Смит терпеть не мог феодальные традиции — передавать право наследования старшему сыну и закреплять порядок наследования земли без права отчуждения, чтобы сохранять поместья неделимыми. Феодалам было запрещено продавать или отдавать любую часть земли, единственное, что они могли с ней сделать — это завещать все единственному наследнику. Они делали так, писал Смит, «основываясь на самом абсурдном из всех предположений… что каждое последующее поколение не обладает равным правом на землю и все что на ней находится». Ограничения на передачу земли давали феодалам гарантию, что пропитание каждого зависит от них, и поэтому они могут безбедно благоденствовать и почитаться за важных и могущественных государственных деятелей.
Была еще одна причина, по которой самодостаточность обычных людей на маленьких частных наделах земли должна была быть пресечена на корню. Крестьяне, само собой, были лучшими фермерами, чем бандиты. «Редко случается, — пишет Смит, — что крупный землевладелец способен в то же время к крупным улучшениям в своем хозяйстве». Порядок наследования и запрет на отчуждение земли были нужны, чтобы не позволить крестьянам достичь экономического преимущества. Смит отмечал, что правящий класс был слишком занят, чтобы, скажем, повышать урожай. «В смутные времена, когда началось образование этих варварских архипелагов, крупные землевладельцы были заняты преимущественно защитой собственных территорий или в расширением своих владений». А когда правящий класс не был занят своим главным делом, он оказывался попросту некомпетентен. «Чтобы улучшить хозяйство с выгодой для себя, — писал Смит, — нужно быть очень внимательным, экономить на мелочах, не стремясь к грандиозным достижениям; в общем, все то, на что человек, рожденный в богатстве… очень редко способен».
Смита возмущало то, что «права на собственность поколения настоящего должны быть ограничены и строго определены в соответствии с предпочтениями тех, кто умер, возможно, пятьсот лет назад». Причем это возмущение разделялось поместным дворянством смитовского времени. По сути, то же самое возмущает нас и сегодня, когда экологи-активисты заявляют, что мы на самом деле не «владеем» землей, потому что «она принадлежит поколениям будущего» — и пределы собственности поколения настоящего установлены теми, кто еще даже не родился. Может быть, Джейн Остин так и задумала в «Гордости и предубеждении», чтобы недалекая миссис Беннет произнесла, сама того не осознавая, серьезную житейскую мудрость: «Когда имение вот так вот переходит по наследству, оно может достаться кому угодно».
Хотя, в общем-то, сама жизнь привела ход истории к поместьям феодальной эпохи: это легко представить — или увидеть — если совершить «увлекательный и полный приключений тур» в некоторые части Африки, Азии или Латинской Америки. В Темные Века все простые смертные имели примерно такие же права, как сегодня несовершеннолетний работник какой-нибудь фабрики кроссовок в Гватемале. «Все они, — писал Смит, — или почти все, были рабами». А рабам вообще не полагается иметь частную собственность, и тем более права на нее. Но феодальные рабы не обладали даже правом быть частной собственностью кого-то еще. «Полагалось, — писал Смит, — что они должны принадлежать более непосредственно месту, земле, на которой работают, чем хозяевам этой земли». Обычные рабовладельцы, как правило, хоть как-то заинтересованы в благополучии своих рабов. А феодальная знать не была заинтересована никак. «Если от крупных землевладельцев редко можно ожидать крупных улучшений хозяйства, — продолжал Смит, — то они по крайней мере возможны, если хозяева задействуют своих рабов в качестве рабочей силы».
Здесь Смит не упустил возможность привести свой экономический аргумент против рабства: «Опыт всех времен и народов, как я полагаю, демонстрирует, что работа, выполненная рабами, хотя она стоит только их содержания, в конце концов оказывается самой дорогой. Тот, кто не может получить никакого имущества, не заинтересован ни в чем другом, кроме как есть как можно больше и работать как можно меньше». И хотя этот аргумент ничуть не напоминает слоганы аболиционистов, похоже, что холодный расчет сделал для освобождения человечества больше, чем Уильям Уилберфорс [1], Гарриет Бичер-Стоу [2] или Джон Браун [3]. У феодальных крепостных, возможно, и была склонность рассиживаться без дела и кушать (когда вообще было что кушать), но они не были дураками. Они воспользовались тем преимуществом, что выездное расписание грабежей и насилия у знати было довольно плотным, и в их отсутствие по-тихому и понемногу промышляли торговлей. Торговля хоть и не была в те времена крупным источником доходов, но все-таки, конечно, существовала, ибо минимальный обмен товарами необходим даже для самого убогого и примитивного существования.
1
Уильям Уилберфорс (1759–1833) — британский политик и филантроп, член партии тори, член парламента Британии Известен речью, произнесенной в Палате общин 12 мая 1789 года против работорговли. (Прим. перев.)
2
Гарриет Элизабет Бичер-Стоу (1811–1896) — американская писательница, автор знаменитого романа «Хижина дяди Тома». (Прим. перев.)
3
Джон Браун (1800–1859) — американский аболиционист, Один из первых белых аболиционистов, защищавших партизанскую борьбу и практиковавших ее с целью отмены рабства. (Прим. перев.)