Меркантилисты никогда не могли как следует убедить себя в том, что коровы в их карманах не были реальной мерой их богатства. Они, как выразился Смит, не видели того, что «вещи могут служить многим другим целям, кроме покупки денег, но деньги не могут служить другой цели, кроме покупки вещей».
Утекающие из страны деньги должны быть некоторого рода проблемой, неважно, сколько высококачественных и недорогих единиц бытовой электротехники страна за это получает. Но, как пишет Смит, «опыт показывает, что иностранная торговля обогащает страну, а почему или каким образом, никто по-настоящему не знает».
Меркантилисты полагали, что позитивный баланс торговли, с его текущим избытком прибыли, был именно тем, к чему следует стремиться, — а еще лучше, как для сенатора Шумера и Грэм — тем, что узаконено. Интересно: почитав как следует Смита — согласились бы они все-таки, что он прав? Или продолжали бы настаивать на своем, объявляя Смита пустозвоном и невеждой? Так или иначе — всем известно, по ком звонит колокол.
«Нет такой торговой страны в Европе, которой не был бы предсказан надвигающийся крах… от нежелательного баланса в торговле», — писал Смит, делая новости «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» весьма и весьма старыми новостями. «Нет ничего более абсурдного, — писал Смит, — чем вся эта доктрина, все это учение о балансе торговли». Как Смит уже ясно объяснил, каждая свободно сформировавшаяся торговля сбалансирована по определению. Определение не меняется оттого, что один торговец получает айпод, а другой — вызов в налоговую.
Давайте допустим, спора ради, что большой внешний долг за маленький айпод — это плохо.
Возможно. Но паниковать и бросаться делать что-то этому поводу — еще хуже. Накладывать государственные ограничения на торговлю — означает накладывать ограничения на нашу свободу. Если это происходит, то мы, по сути, отдаем нашу возможность свободного принятия решений в подчинение тем, кого Смит назвал «эти хитрые и искусные звери, которые предстают нам как политики и государственные деятели, чьи советники руководимы лишь сиюминутной выгодой и сиюминутными колебаниями дел». А еще Смит писал о них:
«Чиновникам, которые пытаются указать частным лицам, каким образом им задействовать свой капитал, не должен доверять никто — ни частные лица, ни советники, ни сенат. Потому что капитал нигде не будет в такой большой опасности, как в руках человека, который возымел глупость и самонадеянность считать себя подходящим для этого».
И более того, Смит утверждал, что такие хитрые и искусные звери, как Шумер или Грэм — это также источник угнетения:
«Запрещать великому народу… делать то, что каждый считает нужным, с собственной частью общего продукта, и препятствовать им задействовать их ресурсы тем способом, который они считают самым выгодным, — это проявление насилия в отношении самых священных прав человека».
Если в настоящий момент этот великий народ — китайцы, тогда что? Адам Смит предвидел китайский производственный потенциал (даже если он и не предвидел индустриальную революцию): «Благодаря более обширной навигации, китайцы естественно научились бы искусству использовать и сооружать самим все те различные машины, которые применяют для облегчения труда в других странах». Но во времена Смита это была проблема китайских мыслителей, а не наших. «Китайцы, — писал Смит, — не особенно уважают иностранную торговлю. “Ваша жалкая торговля!” — в такой манере руководители Пекина раньше говорили с мистером де Ланге, русским представителем». (Очевидно, они убедили его. Российская торговля действительно жалкая и до сих пор — во всем, кроме нефти, газа и ядерных боеголовок.)
Смит с пренебрежением относился и к запретам в торговле: «Те рабочие… которые страдали от запрета наших соседей, не извлекут пользу и из наших запретов. Напротив, они, и почти все другие разряды граждан, будут таким образом платить дороже, чем раньше, за определенные товары».
Адам Смит считал ложью все заявления о том, что налоги защищают рабочих: «Наложить на них новый налог… хотя они уже платят слишком дорого за жизненные нужды — это все равно что заставить их платить еще дороже за большую часть предметов потребления, — определенно, это самый абсурдный способ улучшить их положение».