В то же время Культурная революция нанесла исключительный урон не только государственно-партийным деятелям и социальным и политическим завоеваниям Китайской революции, как мы уже отмечали, но вообще модернистскому компоненту революционной традиции. Так что отказ от Культурной революции в пользу экономических реформ стал главным условием возрождения этого компонента. Со временем, впрочем, само это успешное возрождение качнуло маятник совершенно в другую сторону, серьезно подорвав революционную традицию в середине и конце 1990-х. Об отказе от революционной традиции прежде всего свидетельствуют огромный разрыв в доходах и рост недовольства населения проведением и результатами реформ.
Появление огромного разрыва в доходах в городских и сельских районах, между городом и деревней, а также между различными классами, социальными слоями и разными провинциями — вот одна из главных реалий перехода Китая к рыночной экономике[684]. До тех пор, пока эта тенденция довольно очевидно представлялась результатом стратегии неравномерного развития, создававшего возможности продвижения для большинства, можно было сопротивляться росту этого разрыва, нейтрализовать его и даже подавить. Со временем, однако, возраставший разрыв в доходах пришел в противоречие с революционной традицией и стал серьезной угрозой стабильности общества[685].
Традиции ориентирования на массы и «двуединого процесса социализации» оставались действенными и в период реформ[686]. И все-таки, чем больше партийные кадры на местах и в провинциях направляли теперь свою энергию в сферу экономики и переключались на накопление через изъятие, тем больше традиция «ориентирования на массы» становилась всего лишь фикцией, а «двуединый процесс социализации» между партийно-государственным аппаратом и низшими слоями китайского общества вытеснялся схожим процессом между партийно-государственным аппаратом и нарождавшейся буржуазией. Тем не менее, как утверждал Самир Амин (см. цитату, приведенную в главе 1), революционная традиция давала широким слоям китайского общества такую уверенность в себе и такой боевой дух, каких не знали другие народы мирового Юга, а также, можно добавить, мирового Севера. Причем, как замечает Ван Хуй, эта уверенность в своих силах и боевой дух были небеспочвенными именно благодаря приверженности партийно-государственного аппарата революционной традиции.
В результате и в городах, и в сельских районах множились социальные столкновения. По официальным данным, количество «нарушений общественного порядка» — имеются в виду протесты, бунты и другие формы общественного волнения — увеличилось с 10 тыс. в 1993 году до 50 тыс. в 2002-м, 58 тыс. в 2003-м, 74 тыс. в 2004-м и до 87 тыс. в 2005 году, небольшое снижение отмечается только в первые шесть месяцев 2006 года. В сельских районах до 2000 года волнения провоцировались налогами, сборами, выплатами и другими поборами. В последнее время главными причинами таких волнений становятся выведение земли из сельскохозяйственного оборота под промышленные нужды, под строительство частных зданий и под развитие инфраструктуры, а также коррупция местных партийных и правительственных чиновников и загрязнение окружающей среды. Такие эпизоды, как восстание в Доняне в 2005 году в связи с выбросами в атмосферу пестицидов, когда более 10 тыс. человек маршем прошли к полиции и в результате деятельность фабрики была приостановлена, «вошли в китайский фольклор как свидетельство того, что полные решимости люди, действуя сообща, могут заставить власти изменить курс и учитывать нужды народа»[687].
В городах «старый» рабочий класс, теперь занятый на государственных предприятиях, с конца 1990-х отвечал на массовые увольнения протестами, требуя соблюдения социальной традиции справедливости и в соответствии с доктриной «железной миски риса»[688] — социального контракта между рабочим классом и государством, которому в КНР строго следовали первые четыре десятилетия. В основном правительство было в состоянии сдерживать эту волну протестов, прибегая то к репрессиям, то к уступкам. Однако в последнее время мощная волна забастовок стала свидетельством того, что социальные волнения охватывают теперь и «новый» рабочий класс, представленный в основном молодыми мигрантами, составляющими хребет китайской промышленности, работающей на экспорт. Вместе с волнениями городских рабочих в сфере услуг эти два потока социальных движений покончили с распространенным на Западе мнением, будто «в Китае нет рабочего движения». «Теперь в любом городе страны, — пишет Робин Манро в China Labour Bulletin, — одновременно проходит несколько больших выступлений рабочих». Пока мы имеем дело с зарождающимся спонтанным рабочим движением, но таким же было движение рабочих в США в его золотую эпоху — в 1930-е[689].
684
См. также: Wei (2000); Riskin, Zhao and Li (2001); Walder (2002); Wang (2003); Wu and Perloff (2004); Li (2005).
685
Объясняя, почему гигантский разрыв в доходах стал дестабилизирующим фактором только в последнее время, следует учитывать три обстоятельства. Во-первых, как уже отмечалось, в ходе проведения реформ продолжался процесс улучшения социального обеспечения. Поэтому заметные недостатки, вызванные растущим неравенством, сопровождались общим (абсолютным) сокращением недостатков в области социального обеспечения. Во-вторых, в Китае углубление неравенства, измеряемое комплексными индикаторами, такими как индикатор Джини, объясняется в большей степени улучшением (а не ухудшением) положения людей со средними доходами. См.: Wu and Perloff (2004: графики 2 и 3). Наконец, Группа по изучению социальной структуры современного Китая (Research Group for Social Structure in Contemporary China, 2005: ch. 4) установила, что углубление неравенства в период проведения реформ сопровождалось и увеличением мобильности между поколениями (занятие родителей/занятие детей) и внутри поколений (первое занятие/нынешнее занятие). Те, кто имел низкооплачиваемые занятия, получили больше возможностей, чем в дореформенное время, превратить разрыв в доходах при различных занятиях в личный доход, переходя к более высокооплачиваемым занятиям, и чем больше был разрыв, тем больше был доход.
686
Характеризуя политических деятелей Китая, Агарвала, например, обнаружил, что «высшее руководство проявляет больше интереса к взаимодействию различных слоев общества, чем можно обнаружить в более демократически организованных обществах, к примеру в Индии». (2002: 90). Штиглиц также заметил, что «Джордж Буш наглядно продемонстрировал, сколь опасна тактика чрезвычайной секретности и передачи функции принятия решений исключительно узкому кругу “придворных 414 угодников”. По большей части те, кто не живет в Китае, даже не представляют себе, до какой степени широко китайские руководители вовлекают людей в обсуждение и консультации при решении сложных проблем». Development in Defiance of the Washington Consensus. См. также: Rawski (1999: 142).
687
Н. W. French, Protesters in China Get Angrier and Bolder International Herald Tribune, July 20, 2005; T. Friedman, How to Look at China. International Herald Tribune, November 10, 2005; H. W. French, 20 Reported Killed as Chinese Unrest Escalates. The New York Times, December 9, 2005; J. Muldavin, In Rural China, a Time Bomb Is Ticking. International Herald Tribune, January 1, 2006; C. Ni, Wave of Social Unrest Continues Across China. Los Angeles Times, August 10, 2006; M. Magnier, As China’s Spews Pollution, Villagers Rise Up. Los Angeles Times, September 3,2006; M. Magnier, China Says It’s Calmed Down. Los Angeles Times, November 8, 2006; Lee and Selden (2007).
688
Поддержание жизненного уровня народа в пределах физического выживания, или, другими словами, политика «железной миски риса» в период Культурной революции. (Прим. ред.)
689
В. Smith, J. Brecher and Т. Costello, China’s Emerging Labor Movement. ZNet http: //www.zmag.org, October 9, 2006. О ранних социальных протестах см.: Lee (2002) и Lee and Selden (2007). Две стадии социальных протестов сопоставлены в Silver (2005: 445-447; 2003: 64-66).