Как мы уже отмечали в главе 1, этот массовый подъем социальных волнений в городах и сельских районах поставил перед руководством КПК совершенно новую проблему и заставил изменить не только риторику, но и политику в направлении выравнивания уровня жизни города и деревни, разных районов, в направлении согласования экономической политики с нуждами общества. В последнее время был также принят новый трудовой кодекс с расширением прав рабочих. Впрочем, пока неясно, приведут ли эти изменения к возрождению социалистических традиций и к переориентации развития в сторону большего равенства. Нас здесь больше занимают не социалистические традиции Китая, а то, как подъем Китая сказывается на отношениях между цивилизациями в мире в целом. К этому мы сейчас и обратимся.
Эпилог
Главный вопрос, с которого мы начали, состоит в том, может ли подъем Китая (и если да, то при каких условиях) считаться предвестником того великого равенства и взаимного уважения народов европейского и неевропейского происхождения, которое предвидел и проповедовал Адам Смит двести тридцать лет назад. Анализ, проведенный нами в этой книге, подсказывает положительный ответ, но с некоторыми существенными оговорками.
Как мы показали в главах 7 и 9, когда Китай стал действительным победителем в войне США с терроризмом, кардинально изменилось влияние этих двух стран в Восточной Азии и в мире в целом. Проявлением этой полной перемены стало то, что Джошуа Купер Рамо назвал Пекинским консенсусом: Китай указал другим народам «не только путь развития, но и такого вхождения в мировой порядок, который обеспечивает им абсолютную независимость, охраняет своеобразие их образа жизни и политического выбора». Две характерные черты этого нового консенсуса, по Рамо, в особенности привлекательны для мирового Юга. Первая — локализация, признание необходимости согласовывать развитие с потребностями определенного региона, каковые потребности, конечно, весьма различны, что входит в явное противоречие с единообразными предписаниями все более дискредитирующего себя Вашингтонского консенсуса. Вторая — принцип многосторонних отношений, признание необходимости для государств объединять усилия в построении нового мирового порядка на основе экономической взаимозависимости, но при соблюдении политических и культурных различий, что решительно отличается от односторонности американской политики. Как заметил Ариф Дирлик (Arif Dirlik), эти особенности Пекинского консенсуса могут повести мир в самых разных направлениях. Они могут привести к созданию нового Бандунга — то есть новой версии альянса стран третьего мира 1950-1960-х годов, — который, как и прежний, ставил бы себе целью противостоять экономическому и политическому подчинению, но больше соответствовал бы веку беспримерной глобальной экономической интеграции. Или же они приведут к кооптации государств Юга в альянсы Юга и Севера с целью сдерживать руководимое Китаем ниспровержение установившейся мировой иерархии процветающих стран[690].
Более реалистической альтернативой провалившейся стратегии неоконсерваторов по сдерживанию Китая (о чем мы говорили в главе 10) могли бы стать три типа альянсов Север—Юг. Каждая альтернативная стратегия, как мы уже отмечали, имеет свои недостатки, приводящие к непоследовательности американской политики по отношению к Китаю. Пока Соединенные Штаты завязли в Западной Азии, эта политика так и будет оставаться непоследовательной, независимо от того, кто командует в Вашингтоне. Но, последовательна она или нет, каждая из трех стратегий способна предотвратить создание нового альянса стран Юга в борьбе с господствующим положением Севера.