Анастасия Галатенко
АДАМ В АДУ
* * *
Нейрокристалл был не из дешевых.
Чистые цвета: сиреневый сверху и темно-голубой у основания. Необычная, чуть удлиненная форма. Свечение, подчеркнутое и усиленное грамотно подобранной оболочкой. Все это Бладхаунд отметил, бросив лишь первый взгляд. Теперь опытный глаз ищейки останавливался на другом. На тонко переходящих друг в друга оттенках. На мелких, едва заметных пятнышках ржавчины. На умело спрятанных ошибках мастера.
Рассматривая нейрокристалл, Бладхаунд не забывал и о его владельце. Яворский ходил по просторному кабинету из угла в угол, но, где бы ни находился, Бладхаунд чувствовал на себе его пристальный взгляд.
— Ну? — наконец спросил Яворский. — Что скажете?
— Неплохая работа, — ответил Бладхаунд. — Но не более.
— Это подделка.
Бладхаунд позволил себе удивиться, приподняв бровь.
— Что вы имеете в виду?
Яворский решительно прошагал к открытому сейфу, вытащил папку с бумагами и бросил на стол перед ищейкой.
— Результаты экспертизы, — зачем-то пояснил он.
Угол папки был влажным — руки Яворского вспотели от напряжения. Бладхаунд, не торопясь, достал документы и принялся пролистывать один за другим. Форма, вес, цвет, массовая доля органики, способ прошивки, носитель…
Носитель. Брови Бладхаунда снова поползли вверх, и он разом перелистнул отчет на последнюю страницу.
«Результаты проведенных исследований (технологическое, морфологическое, историографическое, биоорганическое, анализ ДНК) позволяют утверждать, что образец № 4135 является человеческим нейрокристаллом естественного происхождения. Информация о носителе подтверждена.»
Бладхаунд повернулся к Яворскому:
— Разумовский?
— Разумовский. Теперь вы понимаете, почему я говорю о подделке?
Бладхаунд кивнул. За нейрокристаллом Разумовского он охотился три года. Выискивал, выслеживал по аукционам и каталогам. Прикидывал, кто из коллекционеров мог бы дать хорошую цену. Но заказа на него не было, и каждый раз, когда нейрокристалл попадал в поле зрения Бладхаунда, охотник не то, чтобы отступал — скорее говорил себе, что вернется к этому позже, когда не будет более срочных дел.
За три года он успел выучить наизусть все материалы по Разумовскому: биографию, информацию о прошивщике, шесть лет назад случайно создавшем шедевр, досконально изучил внешний вид и технические характеристики нейрокристалла.
То, что лежало перед ним на столе, не было нейрокристаллом Разумовского. Что бы не писали по этому поводу эксперты.
— Когда вы приобрели его?
Яворский уселся напротив Бладхаунда в кресло. Достал портсигар.
— Курите?
— Нет.
Хозяин щелкнул зажигалкой. Руки его слегка дрожали.
— Кристалл я выкупил пару недель назад у одного вашего коллеги, — Яворский поглядел на Бладхаунда. — Дал хорошую сумму, разумеется. Охотник остался не внакладе. Кристалл, к нему сертификат, все как положено. Отдал на экспертизу сразу же, результаты — вот они, перед вами. Да я и сам вовсе не идиот, я интересуюсь нейрокристаллами полжизни, и способен отличить стоящую вещь от… этого.
Бладхаунд кивнул.
— Когда стало очевидно, что этот кристалл — не Разумовский?
«Я теряю нюх, — отметил про себя Бладхаунд. — Где-то совершается сделка с упоминанием Разумовского, а я ни сном, ни духом.»
— Где-то неделю спустя. Он вдруг изменился. Даже не то, чтобы изменился, скорее — начал меняться. Вот эти пятна, видите? Их не было, потом они появились. Сначала одно, два, и вот уже почти неделю их становится все больше. И они растут в диаметре.
— Вы не отдавали кристалл на повторную экспертизу?
— Нет. Я подумал сперва, что кристалл испортился. Прошивка негодная. Утешал себя, знаю же, если что гниет — то сразу. Никогда не слышал о том, чтобы нейрокристалл менял цвет вот так, постепенно, через несколько лет после прошивки.
Он вопросительно посмотрел на ищейку.
— Я тоже, — ответил тот.
— По данным экспертизы техническое состояние кристалла — отличное. Значит, это не дефект прошивки. Это просто другой кристалл. И мне, признаться, глубоко безразлично, работает он или это просто чьи-то гниющие потроха.
Бладхаунд кивнул.
— Поэтому вы решили не отдавать кристалл на повторную экспертизу, а вызвать меня.
— Мне советовали вас как лучшего специалиста, — Яворский тяжело оперся руками о стол. — Мне не хотелось бы поднимать шумиху вокруг этого кристалла, а потому спящую полицейскую собаку лучше не будить и разобраться своими силами. Вы согласны со мной, господин… Бладхаунд?
— Зависит от того, в чем именно вы хотите разобраться и сколько готовы заплатить.
— Как коллекционер я хочу вернуть себе подлинный нейрокристалл Разумовского. Кроме того, я хочу выяснить, кто и как сумел подменить кристалл из моей коллекции. И наказать вора без участия полиции.
— Я — ищейка, господин Яворский. Я ищу. И, как правило, нахожу. Вершить суд — вне моей компетенции.
Нейрокристалл девушки был золотистым. Кривцов слушал ее голос и вглядывался в оттенки. Даже глаза закрыл, чтобы ничто не отвлекало. Только затянулся сигаретой поглубже — и смотрел.
Кривцов не судил о людях по их поступкам. И не составлял первое впечатление по глазам, мимике или одежде. Все это — лишь вторичные признаки. Вот у собеседника голос дрожит или пальцы нервно теребят салфетку, но стоит ли обращать на это внимание, если знаешь, что у него ржавчина в восьмом поле Бродмана?
Кривцов не помнил, как давно он обладает этой способностью — видеть нейрокристаллы живых еще носителей. Но началось это уже после принятия закона о запрете на экстракцию личности. У него тогда пропала докторская диссертация и пришлось уходить из института, но без работы он не мог, и постоянно гадал, какой нейрокристалл управляет тем или иным человеком. А вскоре стал по-настоящему видеть.
Пока было, что.
— Вениамин Вячеславович, пожалуйста, прошу вас, вы просто обязаны помочь! Ведь никто, кроме вас, даже не знает о них!
По золоту побежали плотные алые ниточки. И зелень темного вязкого оттенка. Неприятно.
Кривцов поморщился. Начинала болеть голова.
— Погодите! — попросил он. — Можно помедленнее? Я, честно говоря, не до конца понял, чего вы от меня хотите… Но дело, кажется, важное?
— Да! Очень важное! Вениамин Вячеславович!..
Багровая вспышка в голове.
— Да погодите же! — повысил голос Кривцов. — Успокойтесь! Немного. Теперь давайте сначала.
Девушка вздохнула. Багрянец прибился к краю сознания, головная боль отступила.
— Я к вам из института мозга. Я знаю, что вы давно ушли, но здесь творится ужас что! Ну то есть все как обычно, но так же невозможно! И никто ничего не делает! Мне нужно все рассказать вам… Я не уверена, что по телефону это можно…
Нежная голубизна, сгущающаяся к центру. Кривцов залюбовался оттенком.
— Послушайте, — сказал он. — Вы на эмоциях, а я опаздываю на встречу. Да и разговор у вас, похоже, не телефонный… Давайте сделаем вот что. Завтра я заскочу к вам — вы же в институте мозга работаете, и мы…
Сказал это просто, словно в прежние времена. Заскочит в институт, поздоровается с Сашкой, Олегом, аспирантами, наденет халат, пройдет в свою — свою! — лабораторию…
— Нет! — сказала она. — То есть, да! То есть… я работаю в институте мозга, но я не могу говорить здесь! Давайте… давайте лучше я к вам заеду, или где-нибудь в кафе встретимся, или еще как-нибудь, только не здесь!
— Хорошо, — согласился Кривцов. — Там рядом с институтом есть сквер… Где прудик и фонтан с утками. Знаете?
Утки улетели. Октябрь на дворе, ноябрь почти. Но почему-то из всего сквера больше всего запомнились именно утки.
— Да.
— Я буду ждать вас у этого фонтана завтра в шесть вечера. Это вам удобно?