Девушка заметила Кривцова и неуверенно помахала рукой. Он приблизился.
— Вениамин Вячеславович? — спросила она. — Добрый вечер.
— Добрый, — отозвался Кривцов.
— Я — Жанна.
— Очень приятно. Пойдемте, Жанна, в кафе. Здесь чересчур мокро.
Он развернулся было в сторону ближайшей кофейни, но девушка продолжала стоять на месте.
— Вениамин Вячеславович…
— Да?
— Я не уверена, что могу говорить в кафе… Очень удачно, что идет дождь, в смысле, — девушка запнулась, — в смысле, что мы тут одни поэтому, а речь пойдет о ваших бывших подопечных…
— Моих подопечных? — Кривцов ничего не понимал.
— Да. Вы же наверняка помните их. Родион, Ваня, Петр Евгеньевич… Помните ведь?
Кривцов мгновенно забыл про промокшие ноги.
— Вы хотите сказать, что мои роботы еще… — он хотел сказать «живы», но в последний момент подумал, что это не самое подходящее слово.
Жанна кивнула.
— Именно об этом я и хотела поговорить. Вениамин Вячеславович, вы обязаны им помочь! Они живут в клетке уже несколько лет, они мучаются, ведь они люди, настоящие, и…
— Погодите. Но по закону их должны были просто разобрать. Достать нейрокристаллы и пустить с молотка. А тела — на переплавку.
Жанна смутилась.
— Я не знаю, почему этого не сделали. Забыли, наверное… А теперь они очень хотят, чтобы их либо признали людьми и предоставили свободу, либо тогда уж как по закону…
Кривцов почувствовал головокружение. Как такое может быть? Это ведь были его опыты, его кристаллы. Его люди. Он изучал свойства их характеров и сопоставлял с внешним видом нейрокристаллов. Он пытался менять их, проверял на них свои выкладки, они были свидетелями его всех побед и разочарований. Когда ему сказали, что опыты придется прекратить, он пришел в ярость. Левченко сделал докторскую на его адамах, а Кривцову, который был уже на пороге того, чтобы опровергнуть его результаты, пришлось отступить. Он ушел, потому что больше не было смысла оставаться. Он не мог заниматься делом всей своей жизни в стенах института — он не сомневался, что Молодцов не станет его прикрывать. Тот высказался вполне недвусмысленно на этот счет. Молодцов всегда потакал Левченко, а на Кривцова посматривал с презрением. И Кривцов ушел, хлопнув дверью и в суматохе прихватив кое-что, что помогло бы ему работать дальше. Мелочь — кое-какие реактивы, иглы, валидатор. И адама. На всякий случай.
А теперь, значит, выжили его, и опять за старое? Кривцов почувствовал, как возвращается старая обида.
— Так опыты с моими роботами продолжаются? — спросил он.
— Нет! — воскликнула Жанна. — Нет, что вы, это же нельзя… Я же говорю, про них забыли! Их не могут выпустить, потому что не считают людьми. Их не могут… разобрать, как вы сказали, потому что они приписаны к отделению бессмертия, и нужна подпись заведующего, а его, отделения, в смысле, уже давно нет… А они же живые! Они чувствуют!
Кривцов подставил лицо под дождь. Он пока не понимал, что делать с новой информацией.
— И что же вы хотите от меня? — спросил он наконец.
— Помогите им. Вы же их всех знаете. Вы работали с ними. Они пытаются написать прошение в правительство о том, чтобы их судьбу наконец решили, их никто не станет слушать… Они же даже не люди. А вы — очень влиятельны, к вам прислушаются, если вы поручитесь за них, им, может быть, позволят остаться жить…
— Они живы сейчас! Если про них узнают, их просто прикажут разобрать.
— Если не получится жить полноценно, они согласны и на это, — горячо сказала Жанна. — Только чтобы не как сейчас. Они же с ума сойдут!
— Не сойдут. Не получится, — ответил Кривцов. В голове его царил полный беспорядок. Ему хотелось в тепло, чтобы спокойно разобраться в себе и ситуации.
Жанна смотрела на него умоляюще. Ее виски начинали золотиться. Кривцов узнал тот оттенок, что покорил его при первом их разговоре.
— Пойдемте в кафе, Жанна, — сказал он. — Мне надо подумать об этом обо всем. И нам обоим не мешало бы выпить чего-нибудь горячего.
— Кто там из них остался? — спросил Кривцов, когда ему принесли кофе. Перед Жанной появился бокал с глинтвейном — девушка отказывалась и смущалась, но Кривцов настоял. Ей нужно снять напряжение и согреться. А он полюбуется результатом.
Жанна принялась рассказывать, Кривцов слушал. Девушка называла имена, а он помнил кристаллы. Фиолетово-синий — профессора, серовато-голубой с подпалинами — художника, коричневатый — клерка. Бежевый, очень недурной кристалл студентика с уродливым иссиня-бурым пятном — его, Кривцова, ошибка. Игла соскользнула при прошивке. Кривцов сначала переживал и пытался исправить недочет, потом стал просто наблюдать, на какие реакции оказывает влияние это пятно. Материала набралось на статью в Nature. С тех пор он еще несколько раз ставил на кристаллы пятна — уже специально.
А вот Иван Михайлович ошибкой не был. Его кристалл, бурый снизу и ржавый сверху, с проступающими черными крапинами, был просто кладезем информации о рефлексах.
Кривцов из каждого пытался сделать совершенство. Вот только устойчивого результата не получалось. Он досконально изучил физику, химию и биологию мозга, он пытался менять проводимость различных путей, скорость сигнала, он вводил в кристаллы реактивы. Множество кристаллов сгорело у него в руках. Но иногда он получал в результате своих опытов такой невиданной красоты материал, что это оправдывало все его неудачи. Он пытался менять окраску кристаллов, и даже преуспел кое в чем, но научиться сохранять результат так и не смог. Ему казалось, что он вот-вот решит и эту задачу, но тут Левченко пропихнул в парламент свой законопроект, и все рухнуло. Для Кривцова. Да и для Левченко тоже. Кривцова передернуло от воспоминаний.
Он судорожными глотками допил глинтвейн и зажег сигарету.
— Вам нехорошо? — спросила Жанна.
— А? А. Нет, все в порядке. Вспомнил кое-что. То, о чем вы говорите — большая часть моей жизни, многое с этим связано.
— Вы поможете? — спросила она с надеждой.
Надежда высветлила ее кристалл. Золотистое свечение, приглушенное дымкой голубого, становилось все отчетливее.
Теперь, отогревшись и слегка охмелев, девушка выглядела красавицей. Спокойное правильное лицо, довольно изящная фигурка — на вкус Кривцова, грудь маловата. Но при таком нейрокристалле это не имело никакого значения.
— Я попробую, — кивнул Кривцов. — Вы простите, что я так неуверенно говорю — для меня это все очень неожиданно.
— Да, конечно, — сказала она.
— Мне нужно все обдумать.
— Да, конечно, — снова сказала она.
Кристалл постепенно гас, и Кривцов почувствовал, что устал.
— Я обязательно свяжусь с вами в самое ближайшее время, — заверил он.
Бокал опустел. Кривцов записал все контакты Жанны и, спешно попрощавшись и сославшись на занятость, вышел в дождь.
По дороге к метро он наступил в лужу. Джинсы намокли по колено. Кривцов выругался. Почему его не могут оставить в покое? Почему вдруг все сразу навалились на него и принялись чего-то требовать? Женщины, адамы, дельцы, Андрей, даже погода — их всех слишком много для него одного.
Кривцов остановился и закурил. Дождь прекратился, но в голове еще шумело.
«Внутри и выше остального сущего существует бытие» — сказал голос изнутри его сознания.
Голос был негромкий, с хрипотцой, не поймешь, мужской или женский. Голос этот был Кривцову знаком. Впервые он появился шесть лет назад, когда Кривцов потерял все и занялся экспериментами дома. Этот голос не позволил ему сойти с ума в одиночестве. И потом несколько раз появлялся, когда Кривцов стоял на распутье.
Кривцов остановился и закурил, ладонью прикрывая огонек зажигалки от ветра и капающей с деревьев влаги.
— Дальше, — велел он.
«Внутри и выше остального бытия существует сущность» — послушно продолжил голос.
— Давай-ка без философии, дружок, — сказал Кривцов. — Хотя, с другой стороны, что есть нейрокристаллы, как не возможность объединить, наконец, химию и философию?