Пришла Жанна, принесла бутерброды и чай с медом. При виде еды у Кривцова заурчало в животе, и он сообразил, что давно не ел.
Жанна не уходила, считала, что ее место здесь, с Ро. И с Кривцовым. Он не прогонял. Зачем? Тем более, что она добровольно взяла на себя обязанности по хозяйству, стараясь быть полезной и хоть как-то скрасить ожидание.
Кривцов приканчивал последний бутерброд, когда услышал звуки из коридора. Шум борьбы, крики, грохот.
— С дороги! — кто-то из роботов.
Высокий, нечеловеческий какой-то крик. Хлопок дверью.
— Что происходит? — спросил Кривцов с набитым ртом. Жанна уже была в коридоре. Закричала. Завизжала даже. Кривцов поморщился. Не любил, когда визжат.
— Веня! — позвала она.
Кривцов вышел в коридор.
Входная дверь была раскрыта. За ней звучали крики и быстрый, затихающий топот.
У двери лежал Илюха. Голова его была запрокинула, под ней разливалось темно-красное пятно. Кривцов не сразу понял, что это.
А когда понял, голова Илюхи засветилась вдруг. Белым и серебряным, все сильнее. Кривцов не мог оторвать взгляда от этого сияния.
Жанна звонила в скорую, потом тормошила его.
Но Кривцов и без нее знал, что надо делать. Он вернулся в свою комнату и долго глядел на снег — белый и чистый, как нейрокристалл Илюхи. Совершенный нейрокристалл. То, к чему он так долго шел.
Кривцов дрожал от предчувствия сбывшейся мечты.
Скорая приехала быстро, два рослых санитара отнесли Илюху в машину. Кривцов сбежал следом.
Дальнейшая суета не оставила ничего в памяти Кривцова. Больница, приемный покой. Черепно-мозговая травма. Скоропостижная смерть. Илюху толкнули с нечеловеческой силой, а он неудачно упал на торчащий из дверного косяка гвоздь. Кривцов все хотел попросить Андрея забить. Но не успел.
Кривцов что-то кричал, доказывал, убеждал, прежде чем его проводили снова в машину. Сам, отобрав шприц у санитара, ввел сыворотку, предотвращающую изменения в головном мозге.
Чистяков, его святая святых — лаборатория, стерильная чистота.
— Я сам! — собственный крик.
Юноша, очень похожий на Чистякова, молчаливо возник перед ним с рюмкой в руке. Сын, вспомнил Кривцов. У Чистякова есть сын. Раньше он был студентом и заглядывал Кривцову в рот, а сейчас — копия отца. Смотрит свысока, ухмыляется снисходительно.
Кривцов уловил сильный запах валерьянки. Выпил.
— Это был мой… друг, — пояснил он уже спокойнее.
Чистякова натянул перчатки и бросил на Кривцова холодный взгляд:
— Успокоился? Если хочешь, оставайся. Будешь ассистировать. Оденься.
Чистяков-младший проводил Кривцова в ординаторскую.
Кривцову выдали бахилы, халат, маску, перчатки и головной убор. Велели убрать волосы. Весь затянутый в белое, Кривцов вышел к Чистякову и следил, как тот уверенными движениями освобождает мозг Илюхи от всего лишнего.
— Возьми образец на ДНК, — распорядился он, и Кривцов собрал немного крови в пробирку.
Сунул было нос в раствор. Чистяков усмехнулся:
— У меня раствор чистый, не сомневайся.
Наконец мозг погрузили в автоклав, Чистяков принялся регулировать настройки, а Кривцов смотрел и видел сияние. Оно преследовало его весь день — в машинах, больницах. Оно освещало Кривцову путь и придавало сил.
И теперь светило сквозь полуприкрытые веки. Все-таки он очень устал за последние дни…
— Саша! Потерпи немного… осталось чуть-чуть…
Где-то тут была лаборатория. Совсем недалеко. В это смутное время ее должны держать открытой…
Левченко не помогал. Он повис мертвым грузом, вцепился судорожно в плечо Кривцова, неудобно, словно задушить хотел. Большой, весом с двух Кривцовых. А на губах — красная пена. Похоже, легкое задели.
— Потерпи, Саша!
Лаборатория нашлась, наконец. Кривцов ввалился внутрь. Навстречу выскочил тощий человечек, суетливый, с писклявым голоском, все пытался выспросить, что ему нужно.
Кривцов достал удостоверение.
— Я сотрудник института мозга. Мне нужна лаборатория. Он не жилец с такой раной…
Человечек выпучил глаза на удостоверение. Кривцов втащил Сашку мимо него в приемную. Человечек очнулся, бросил Кривцовскую корочку на стол. Там она и осталась — Кривцов забыл ее там, а потом его уволили, и возвращаться стало незачем.
Человечек распахнул перед ним дверь лаборатории, помог дотащить Левченко до стола. Кривцов взглянул в обезумевшие от боли глаза друга. Голубая радужка в обрамлении красноты. Он хотел, видимо, что-то сказать, но изо рта с хрипом и пузырями вырывался только воздух.
— Все в порядке, Саша, — говорил Кривцов. — Скоро ты станешь бессмертным.
Ультразвуковой скальпель прорезал кость как теплый нож — масло. Левченко всхлипнул, судорожно шевельнулся и затих.
Кривцов проснулся от собственного крика. Он чувствовал себя как тогда — вымотанным настолько, что, казалось, это его сейчас прошили. Он полулежал в подсобке, между стеллажом с оборудованием и грудой грязных халатов.
К чистым, стало быть, погнушались отнести.
Кривцов поднялся, цепляясь за стеллаж. Голова кружилась. Ноги не держали. Он вышел из полутьмы на свет лаборатории и зажмурился.
Чистяков поднял глаза от микроскопа.
— Проснулся? Держи своего клиента.
На столе рядом с ним лежала коробка с кристаллом. Кривцов поднял крышку. Заранее прищурился, спасая глаза от света.
Сначала он ничего не увидел. Повернулся к Чистякову, чтобы сказать, что он думает о таких шутках, но за окном показалось солнце и осветило содержимое коробки.
Темно-серый кристалл в черных прожилках. Большое болотное пятно в том месте, где в череп вошел гвоздь. Видны попытки подретушировать дефект, но не слишком удачные.
Кривцов поспешно достал кристалл и перевернул, чтобы рассмотреть снизу. Дно кристалла было багровым. Центр алел огнем, этот огонь проступал изнутри и придавал сходство с тлеющей головешкой.
Кристалл несостоявшегося бога.
Кривцов повернулся к Чистякову.
— Ты понимаешь, что ты наделал? — спросил он тихо.
— Прошил то, что ты мне привез, — сказал Чистяков.
— Это не он.
— Уверяю тебя, Веня, это он. И, знаешь, в нем даже есть определенная эстетика…
— Где он? — закричал Кривцов. Он швырнул коробку на пол. — Что-то подсыпали мне в стакан, а когда я уснул, подменили кристалл! Второй раз со мной этот номер не пройдет!
Кривцов раскрывал двери шкафов и подсобных помещений.
— Где? — крикнул он, сметая со стола Чистякова бумаги.
— Где? — вопил он, когда роботы-охранники выводили его из лаборатории.
Коробка вылетела следом. Кристалл выпал из нее. Кривцов подобрал его — на поверхности блестели капли раствора. Кристалл был совсем свежим. Едва ли Чистяков мог подменить его. Едва ли он успел бы это сделать.
— Вы не видели, сюда не привозили свежий труп? — спросил Кривцов у роботов, преграждающих ему путь обратно в институт.
— Ваши права доступа ограничены, — равнодушно ответили те.
— Я, я Кривцов!
— Ваши права доступа ограничены.
— Вы не видели…
Он сел на крыльце.
Серое московское небо плакало снегом, снежинки ложились на заплаканный кристалл. Из глаз Кривцова лились слезы.
Были то слезы о друге или о разбитых мечтах — он и сам не знал.
Он ошибался во всем, и у него не было ни времени, ни желания что-то менять.
Он ошибался в себе. Он зашел в тупик, и у него нет времени и сил начинать все сначала. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — жизнь потеряешь… Кривцов потерял себя для бессмертия.
— Я Кривцов. Вы не видели…
— Здесь богатых нет, — густой, добродушный бас, похожий на Сашкин. — На вот, сколько есть…
Звон мелочи.
Кривцов поднялся — невмоготу было сидеть здесь, рядом с местом, где исполнялись мечты — других, но не его, Кривцова, мечта. Он вышел, почти ничего не видя, натыкаясь на людей, похожих на стены, не видя и не узнавая никого. Вокруг были стены и нейрокристаллы, нейрокристаллы и стены. Потолок обрушился, осыпался на него грудой камней. Он поднимал их один за другим — это были нейрокристаллы. Серые, болотные, ржавые, черные, все как один — мучительно безобразные. Нейрокристаллы окружали его, надвигались, некоторые — пытались говорить с ним.