Защитник (с воодушевлением). Прошу занести высказывания моего подзащитного в протокол дословно!
Адам (все более смущаясь). Да ладно, не надо. А то, когда это написано на бумаге…
Ева. Но ведь так оно все и было! (Обращаясь к секретарю суда.) Может, вы все-таки запишете?
Секретарь. Уже записал. И про судьбу тоже!
Обвинитель. Так, значит, вы друг с другом действительно только разговаривали?
Адам. Да что вы!
Ева. Тут-то все и началось!
Защитник наклоняется к ним и что-то говорит. Члены суда выглядят смущенными.
Адам (поспешно). Она имеет в виду грозу.
Ева. Да, господин судья, и какая гроза! У многих даже смыло вещи и разорвало палатку. (Гордо.) Если бы не Ади, кое-кому пришлось бы худо. У одного ветеринара машина даже чуть не сползла под откос. Он не мог ее отогнать от обрыва, боялся в нее сесть, этот ветеринар. Зато Ади…
Адам. Оставь, Ева. Это сюда не относится.
Защитник. И тем не менее это положительно характеризует моего подзащитного. (Иронически.) Наконец-то фрау обвинитель получила разъяснение относительно того, как прошла та ночь. (Обращаясь к суду.) Прошу отметить, что молодые люди проявляли взаимное влечение с поистине детской чистотой и не думали — г-м — сближаться друг с другом в иных категориях. (Обращаясь к Адаму и Еве, высказывая предположение.) И точно так же вы провели весь оставшийся отпуск, не правда ли?
Адам и Ева (переглянувшись). Да, примерно так.
Обвинитель. Думали ли вы уже тогда о более тесных узах?
Ева. Мы даже помолвились с ним в последний вечер у костра. Только у нас не было колец. В Херингсдорфе они не продавались. А так… Так все было как положено!
Адам. А тут как раз одна парочка поссорилась. И мы поменяли свои две маленькие палатки на одну большую.
Защитник (повышая голос). В рамках семейно-прогностического мышления!
Обвинитель (обращаясь к Адаму и Еве). Задумывались ли вы во время отпуска и после него о других проблемах вашей будущей супружеской жизни?
Адам (неуверенно). Честно говоря, мы больше гуляли и плавали.
Защитник. Фрау обвинитель хотела бы знать, о чем вы друг с другом разговаривали. Когда гуляли или ходили купаться.
Ева. О чем угодно.
Обвинитель. Например?
Адам. Ну, например, о футболе. Я объяснил Еве основные правила.
Ева (с жаром). И о театре! Поскольку у меня есть абонемент, а у Адама — нет.
Защитник. Но вы ведь наверняка говорили и о будущем браке…
Ева. Ну конечно. (Торжественно.) Что мы всегда-всегда будем любить друг друга. До самой старости.
Адам. Даже когда нам будет по тридцать и больше. Даже когда у нас будет куча детей, а у меня, может, появится лысина. (Со скромной гордостью.) Я, видите ли, мастер играть головой. От этого может быть лысина.
Ева (с нежностью). Ничего, Ади. Лысина меня не пугает.
Они берутся за руки.
Обвинитель. Боюсь, что семейно-прогностическое мышление наших кандидатов на брак достигло лишь скромных высот.
Защитник (с жаром). Они могли кое-что и забыть с того времени.
Обвинитель. Кстати, насчет времени. Когда это, собственно говоря, все было? И вообще, сколько времени вы знакомы друг с другом?
Ева (убежденно). Уже целую вечность.
Адам. Три недели.
Защитник роняет карандаш, слышно, как он катится по полу в наступившей внезапно тишине. Судья выпрямляется, пристально смотрит на Адама и Еву и укоризненно качает головой. То же самое делают заседатели.
Обвинитель (поднимаясь с места, возмущенно-растерянно). Три недели! Целая вечность? Целая вечность в три недели?
Защитник (вскакивает с места, пытаясь спасти ситуацию). Вы отрицаете Эйнштейна, фрау обвинитель? Относительность всех ценностей, в том числе и времени? Три недели вполне могут быть вечностью. Возьмите хотя бы Платона, который сказал…
Судья (перебивает его). Мы еще не дошли до заключительных речей, уважаемый коллега. (С сомнением.) Да и вряд ли теория относительности может служить основой для счастливой семейной жизни… (Обращаясь к секретарю суда.) Зафиксируйте три недели исключительно как календарное понятие.