Я молчал, но глаза мои говорили.
С непередаваемой нежностью зазвучал опять голос Зиты, но в нем звенели и решительные ноты.
— Морис, чаша жизни полна сейчас чудесным напитком и мы — это я говорю вам, — мы напьемся из нее. Законна смерть, законна и любовь, расцветающая хотя бы на могиле; на то место упали ее семена и повинен в том ветер!
Как ослепительно ясно все стало! И наступил финал первого действия, в таких мрачных условиях вспыхнувшей, нашей любви.
Мариус, все великие возможности, все угрюмые знаки вопроса слились в одно легкокрылое облачко, осевшее волнующим туманом в крови.
Резко, повелительно, как сама судьба, прозвучал условный стук в двери — стучал Гюйенн.
XIV КАТАСТРОФА
— Что случилось? — Гюйенн обвел нас взглядом своих проницательных глаз.
— Пока ничего, но все может случиться и потому я вызвал вас, — было моим ответом.
В дальнейшем я охарактеризовал положение дел.
— Я согласен с вами, — заявил Гюйенн, — пусть еще сегодня Зита исполнит, что ей полагается, а там — конец; иначе, я вижу, нельзя и Мариус не должен быть в претензии — хватит с него на сей раз и почти семидневной прогулки.
Мы сделали осмотр Мариуса — все было по-прежнему; затем наступил и урочный час.
Полная тишина водворилась в доме, как вдруг последовал легкий, но исполненный ужаса вскрик, что-то тяжелое с грохотом упало и Гюйенн бросился в комнату Мариуса, а вслед за ним и я.
На полу в бессознательном состоянии лежала Зита!
Я, как безумный, подскочил к ней, схватил в объятия, стремительно вынес в соседнюю комнату и стал звать Гюйен-на на помощь.
Последний через минуту явился, сунул мне флакон с нашатырным спиртом и сурово заявил:
— Ни звука, это может погубить Мариуса!
Я не без труда привел в чувство Зиту, безмерно обрадовался и, держа ее в объятиях, все шептал — «тише, тише». Тем не менее, в эти минуты я почти забыл о Мариусе.
— Что это было, Морис?
— Конец, дорогая, какой бы то ни было, конец всей этой истории.
Через несколько времени появился Гюйенн и опять его проницательные глаза скользнули по мне и Зите; она полулежала на кушетке, а я сидел подле и, уже без всякой надобности, смачивал ее виски одеколоном.
— Всему свое время, о влюбленные, а теперь будем серьезны: наш общий друг испытал только что — я почти уверен в этом — величайшее из возможных затруднений и, кажется, не смог его преодолеть. Час-другой и мы будем знать точно.
Зита приняла это сообщение довольно безучастно, а я, наконец, встряхнулся и явственно осознал, что доктор говорит о вероятной кончине Мариуса.
— Почему вы так думаете, Гюйенн, все ведь может свестись лишь к скорейшему возврату Мариуса в нормальное состояние; это вполне вероятно.
— Пойдем, — коротко отрезал Гюйенн.
Полчаса, не более, протекло с момента обморока Зиты, но его, да, его, по-видимому, роковые последствия были уже налицо — Мариус представлял собою труп, о чем бесстрастно и заявил Гюйенн, окончив обычное медицинское констатирование факта смерти.
— Как жаль, как жаль, — задумчиво заметил он, — такой чудесный опыт, и мы были почти на рубеже успешного его завершения и кто еще, смелый, решится повторить подобное; да, узки двери второго плана вселенной для сознательно туда проникающих. Но Зита, Зита; признаться, я никак не думал, что она сдаст так скоро и до такой степени.
При этих словах Гюйенн как-то укоризненно вскинул на меня глаза.
— Но, Гюйенн, разве не должны были мы поступить так, как поступили; указания Мариуса…
— Ах, не в этом дело, — раздраженно прервал он меня.
— Мариус сейчас мертв и, пожалуй, многим перестал интересоваться, но вот что странно и достаточно необычно…
Гюйенн взял меня за руку, подвел к телу Мариуса и произнес:
— Видите… и это менее чем через час после смерти!
Я вгляделся и с ужасом и отвращением заметил признаки начинавшегося разложения.
— Если это пойдет таким же темпом, то при жаре, какая стоит, он не далее как через сутки будет совсем готов; нам нужно торопиться с этими дурацкими формальностями.
Вы здесь чужой и я все устрою сам, а вы понаблюдайте за Зитой и пусть она не мешается более в это дело, — свирепо кинул встревоженный Гюйенн.
Он действительно все устроил, несмотря на трудность положения, и через 48 часов тело Мариуса, в цинковом гробу, было предано земле на кладбище Saint-Pierre. Провожали я и Гюйенн, Зита наотрез отказалась.
На возвратном пути я спросил Гюйенна, что за причина столь быстрого разложения; не стоит ли она в связи с внезапным, вероятно, разрывом флюидической ленты, так называемой астральной пуповины, соединяющей тело с аст-росомом в случаях расщепления личности.