Марков кивнул ему.
– Сочтемся. Дашь резинку? Присоединишься?..
– Нет, я пас. Угощайся.
– А чего, за такие-то бабки? Пристраивайся с другой стороны.
– Да иди ты на хуй, Саша, – отозвался Георгий, чувствуя внезапный прилив брезгливости и раздражения. – Скотство какое-то устраиваешь, ей-богу.
– Ой, – фыркнул тот. – Пансион благородных девиц. И давно ты стал такой моральный? С тех пор, как на малолеток потянуло?
Георгий ушел в ванную, встал под душ, но и оттуда ему было слышно, как Марков ухает филином, а юноша-мулат вторит ему на высокой ноте.
Потом Марков явился, размахивая трусами.
– Пусти, ополоснусь. – И, вытираясь, громко и фальшиво запел: – Чунга-чанга, места лучше не-ет… Ты в офис заедешь, мин херц? Может, пульку распишем вечеришком? Давно уже не сидели.
– Нет, – отозвался Георгий. – Я тоже встречаюсь с тестем.
– Ну тогда до связи. Пишите письма на деньгах и шлите переводы.
Мулат лежал в кровати и пил вино. Он посмотрел на Георгия с игриво-виноватой улыбочкой.
– Веселый у вас друг.
– Да, веселый, – согласился Георгий. – Если быстро соберешься, подвезу тебя в центр.
Тот деловито глянул на часы.
– О`кей, две минуты.
У него были визитные карточки с фотографиями, он дал Георгию две и попросил обращаться напрямую, без посредничества Китайца.
– Вы такой приятный, Лоренцо, для вас я всегда отменю другие заказы. А это для вашего друга.
Георгий высадил его у того же кафе, где забрал, а через пару кварталов, на светофоре, приоткрыл дверь машины и выбросил карточки в сток канализации.
Мать сама впустила его, поцеловала.
– Проходи, милый. Как ты?
– Вот, был сегодня в фитнес-центре, купил тебе целебный чай с горными травами. С Тибета.
Она взяла коробку.
– Прямые поставки из Шамбалы? Ну, пойдем попробуем.
Углы кухни тонули в сумерках (умбра и темно-коричневый, Рембрандт), а на столе уютно горела лампа. Свет словно сознательно выбрал несколько предметов, чтобы сосредоточить на них внимание зрителя, – книга, очки, шаль с крупно вывязанным узором.
– Хочешь, люстру включу, – предложила мать.
– Не нужно, так хорошо. Где Ксюша?
– Спит уже. Мы сегодня часа четыре гуляли, в саду и на Марсовом. Зашли на выставку. Я ничего, а ее сморило. Старость все-таки отнимает у человека несравнимо больше, чем дает. Самый гениальный старик, Лев Толстой или Гете, и то становился в тягость окружающим и самому себе. В Спарте совершенно правильно сбрасывали стариков в ущелье.
– Я тебе предлагал, давай новую домработницу подыщем, помоложе.
Мать включила чайник, достала чашки из буфета.
– А Ксюшу куда? Мы-то не в Спарте.
– С Ксюшей будете гулять, играть в карты, а экономку возьмем для домашней работы.
– Много тут домашней работы, у двух старух. Друг другу надоели, а еще будет какая-то молодая вертеться…
– Ну возьмем приходящую, на пару часов в день. Или, хочешь, буду к вам присылать свою Франсуазу. Пойду на такую жертву.
Она покачала головой.
– Не люблю я твою Франсуазу… Льстивая безграмотная баба. Доносчица. Все что-то высматривает, выспрашивает. Одно достоинство – готовит хорошо.
– Нина Ивановна – собрание разнообразных достоинств, – возразил Георгий.
– Тебе виднее. Но я бы ей не доверяла. Продаст за три серебреника.
Она распечатала упаковку, понюхала чай.
– Пахнет сушеной ромашкой. И сколько отдал?..
Он нагнулся, поцеловал ее влажный висок. Взял со стола книгу.
– Что ты читаешь? Пушкина?
– Да, Пушкина… Чудовищная вещь – «Станционный смотритель». Невозможно понять, каким образом из этой банальнейшей истории можно было сделать лестницу одновременно и в ад, и в небо. Такая правда, такая глубина… Метафизическая, хоть я и не люблю этого слова. А ты выпил.
– Выпил. Ужинал с бывшим тестем.
При упоминании о Павле мать сделала подчеркнуто равнодушное лицо.
– Ну и как он? Не женился еще на молодой?.. Да, я же тебе не рассказала новость. Мне звонила Вера, жена Эдуарда. Представляешь, он ушел из семьи, требует развод, чтобы расписаться со своей секретаршей.
– Ужасная катастрофа.
– Ну тебе-то смешно, а для нее действительно большое горе. Люди тридцать лет прожили вместе, вырастили детей, уже внуки пошли. Должна же быть какая-то ответственность… Ты помнишь Эдуарда Михайловича?
– Нет, – признался Георгий.
– Ну как же, они часто бывали у нас… Ты скажешь, что я ханжа, но я этого не понимаю. Ясно, что молодая девочка привлекательнее старухи и повод потщеславиться перед сверстниками. Но ведь никаких общих интересов, абсолютно другая система ценностей, иное представление о мире. Все мужчины заводят любовниц, мы произошли от обезьян. Но жениться? Чтобы она же смеялась, обирала тебя, презирала… Ведь не может же молодая женщина всерьез полюбить мужчину на тридцать лет старше себя.