На малом круге фибриллярные нити распались на фрагменты, а те приклеились к гладким мембранам эритроцитов. На круге большом – сошли с дистанции, пробравшись в звездчатые клетки нейронов. И уже там, в цитозоле, просочились сквозь крупные поры внутрь ядер, смешиваясь с рыхлой пряжей активного ДНК.
Вороны слетелись со всей округи. Они расселись по крышам, распластались на асфальте, накрывая тела белоснежными крыльями. Стучали клювы. Хрустели кости. Крошился асфальт.
При появлении Глеба птицы замерли и одновременно повернули головы в сторону человека. В красных глазах, прикрытых пленкой третьего века, виделся интерес.
– Кыш пошли, – Глеб передернул затвор. Вороны рассмеялись.
Первая пуля разорвала ближайшую из тварей. Брызнуло кровь, закружилось перо.
– Кыш пошли! – рявкнул Глеб, сшибая вторую.
Стая поднялась в воздух. Тяжело захлопали крылья, заслоняя небо. И стало страшно: ну как кинуться, все разом. Клювы у них острые, а когти сталь пробивают.
Но воронье разлетелось, забилось на крыши и оттуда принялось следить за человеком. А он не торопился уходить. Все гулял по поселку, смотрел, трогал. А потом исчез в развороченном зеве ограды, и птицы спустились, возобновив пиршество.
Они жрали жадно. Выдирали куски плоти, дрались, убегали или просто торопливо заглатывали, чуя скорое приближение иных, куда более опасных хищников. Съеденное распирало птиц изнутри, растягивая тонкую кожицу, из которой торчали стальные ости перьев.
И когда через разбитые ворота вошла стая ласок, взлететь сумели не все. Но птичье дерьмо и отрыжка, вкупе с вонью разлагающихся тел перебили запах человека.
Глава 5. Движение жизни
.
Ева стягивала тела в хозяйственную пристройку, опустевшую на прошлой неделе. Теперь в этом виделся знак свыше, словно кто-то намекал – пригодится. Пожалуй, в действиях Евы не было смысла, но не могла она оставить мертвецов снаружи. Неправильно это было. А в жизни своей Ева сделала слишком много неправильного, чтобы еще добавить.
И она раз за разом выходила, расстилала на земле старое одеяло, уже пропитавшееся смесью крови и грязи, но еще крепкое. Прикасаться к телам было мерзко, и Ева, как ни старалась, не сумела преодолеть омерзения. Она нашла два обрезка дюралюминиевой трубы и орудовала ими, как палочками для еды, закатывая тела на одеяло, а потом, уже в сарае, скатывала.
Креп густой кровяной смрад, в котором все четче проступали нити тлена и гнили. Еще сутки-другие и вонь станет невыносима.
Настолько Ева задерживаться не собиралась. Она просто хотела понять, что произошло.
– Что здесь, черт бы вас побрал, произошло? – Ева кричала, но рев двух турбин заглушал ее крик. Они высасывали воздух, направляя его в систему вентиляции. И титановые пауки фильтров, пропуская потоки сквозь себя, готовы были дернуть тревожную паутину.
Вот-вот запустится механизм быстрого реагирования на заражение. И дело не ограничится запертыми дверями. Ева смотрела на монитор. Он оставался чист. А в воздухе появился резковатый привкус универсального нейтрализатора. Мигнули и вспыхнули ультрафиолетовые лампы. Сверчками затрещали инфракрасные обогреватели.
Первая ступень.
Первая ступень – это не страшно. Она при любой угрозе срабатывает.
– Что здесь произошло? – тише повторила Ева, глядя, как поднимается ртутный столбик. Дублируя данные, менялись цифры на электронном табло. Фаренгейт соревновался с Цельсом. Кальвин отставал.
– Н-не знаю, – ответил Сью, поправляя очки. Взгляд его темных глаз был честен, а вот бровь подрагивала. Страшно? Всем здесь, черт побери, страшно.
А Еве – так страшнее прочих.
В стеклянном кубе температура перевалила за отметку сто двадцать градусов, и на внутренней поверхности стекла проступили капли воды.
Мертвые не потеют.
Мертвецы лежали вповалку. Пятеро. С четырьмя Ева смирилась бы: экспериментальный материал не вызывал у нее сожаления. Но пятый… точнее пятая.
Ее ножка в чулочке цвета "беж" торчала из-под туши андроида. Туфелька на низком каблуке свалилась, и на пятке разрасталась круглая дыра. Чулок плавился.
Двести градусов.
Скорей бы уж поднялось до максимума. И пусть двери откроются, выпустят всех. В конце концов, что бы ни случилось, оно произошло в кубе, а значит, само помещение безопасно.
Пожалуйста, пусть система согласится с Евой!
Триста двадцать.
Сью отвернулся. Трус. Небось, с его подачи Наташка полезла. И ведь не дура же! Любопытная. Любопытство сгубило кошку, и теперь кошачий труп подвергали температурной обработке. Вот-вот вспыхнет погребальным костром, и жертвами научному богу станут лабораторные мыши.