Януш Зайдель
Адаптация
Я пытался хоть что-то увидеть затуманенным взглядом, но слабое освещение выделяло только контуры предметов. Справа от моей постели виднелись какие-то ажурные конструкции. Я потянулся, вытащив руки из под жесткого темного одеяла. Суставы щелкнули, мышцы были холодными, мозг медленно обретал сознание. Попробовав сесть, я ударился головой о твердую, но слегка податливую преграду и, протянув руку, дотронулся до провисшей надо мной сеткой.
Высунув голову за край я осознал лежу на средней полке трехэтажных нар из металлических труб. У противоположной стены стояли такие же лежанки, отделенные нешироким проходом, под потолком которого едва тлел светильник.
К запястью левой руки был привязан тонкий шнурок. На конце которого болтался пластиковый мешочек. Там лежало несколько тюбиков концентрата, какие-то таблетки в прозрачной упаковке и кусочек мыла.
Опустив ноги, я осторожно спустился вниз. Пол был холодным, гладким и неприятным для босых ног. Качаясь я преодолел пространство, отделяющее меня от прямоугольника двери, она была заперта снаружи. На внутренней поверхности не было и следа от ручки или другого открывающего приспособления. Резиновые уплотнители по контуру коробки плотно, как в вакуумной камере, прилегали к двери.
Я оглянулся на проход между нарами. В верхней части стены поблескивал стеклом темный и узкий оконный проем, закрытый снаружи ставнями. Один угол комнаты занимала загородка с занавешенным одеялом входом.
За перегородкой находилась санитарная кабина. Грязный умывальник, из крана, табличка над которым предупреждала, что для питья вода не годится, вяло сочилась желтоватая струйка. На стене от потолка до пола, словно лента транспортера, висело переброшенное через два ролика длинное полотенце поделенное поперечными линиями на поля пронумерованные от нуля до двенадцати…
Я присмотрелся к своей одежде. Это было нечто вроде пижамы из толстой клетчатой фланели неопределенно грязного цвета.
Умылся. Вода неприятно воняла, воздух в комнате тоже имел какой-то нехороший, чужой запах. Возвращаясь на нары, я заметил, что свет постепенно становится ярче. Сосчитал товарищей, всего нас было двенадцать. Некоторые уже шевелились, открывали глаза и, как недавно я, пытались узнать окружение.
– Кажется, мы у цели, ребята! – сказал я, пытаясь придать голосу беззаботность, но горло сжало, и прозвучало это не слишком весело.
Кто-то, как и я, попробовал отворить дверь. Другие спускались с лежанок и считали тюбики концентратов.
– Похоже на паек, – сообщил Тони почесывая затылок.
– На этих концентратах можно протянуть пару дней, есть надежда, что долго мы здесь не задержимся. Скорее всего это предварительная адаптации, – заметил какой-то оптимист с верхней полки.
– Прохладно, – пожаловался кто-то другой, – и багажа что-то не видно.
– Всему свое время, – утешал оптимист. – Еще и жить по-настоящему не начали, а уже одни жалобы! Радоваться надо, что все мы здесь, живые и здоровые.
– Это нам гарантировали! – не унимался ворчун, – говорили, что ни какого риска.
– Тем более надо радоваться: все идет по плану…
Однако, в нашей клетке было действительно холодно, а ее небольшие размеры не позволяли разогреться в движении больше чем двоим одновременно. Кроме того пол неприятно холодил босые стопы, никакой обуви нам не дали. Поэтому большую часть времени мы проводили на нарах, щелкая зубами под тонкими одеялами. А времени было предостаточно, потому что следующие трое суток, отмечаемые очередными затемнениями и просветлениями лампы, никто нами не интересовался. Запас питательных концентратов исчерпывался, наше терпение тоже. Все время возникали ссоры и споры, кое-кто уже готовился попробовать выбраться из заточения силой.
– Они хотят нас расслабить, – говорил Тони, забористо ругаясь с лежанки надо мной. – Наверное, бывают неприятности со слишком нервными новичками, разные же люди попадаются, поэтому, на всякий случай, они предварительно сажают всех в карцер.
– Вздор! – тут же встрял наш профессиональный оптимист. – На начальном этапе всегда беспорядок и неразбериха. Помните, как было на подготовительных курсах? Несколько дней все ходили стадом баранов, пока все не пошло как надо.
На четвертый день еда кончилась, зато ситуация хоть как-то прояснилась. Вскоре после утреннего просветления к нам обратился проникновенный голос. Доносился он из окошка в потолке, которое до сих пор мы принимали за вентиляцию. По голосу мы узнали начальника нашего транспорта, который поприветствовал нас, сообщил, что все идет по плану и теперь, по достижению цели путешествия, мы проходим недолгий карантин в изолированном помещении. Он извинился за временное отсутствие информации, связанное с проблемами навалившимися на руководство и местную администрацию в эти первые трудные дни.
Начальнику мы доверяли, настроение в группе поправилось, все с удовлетворением восприняли обещание, что с этого дня мы сможем свободно покидать свою камеру. Кроме того, пообещали, что нас будут исчерпывающе информировать обо всем, что нас касается. Надо признаться, что это обещание впоследствии выполнялось достаточно полно, во всяком случае по сравнению со многими другими.
Несмотря на твердые заверения, следующие сутки мы просидели взаперти и, что еще хуже, голодными. Руководство словно забыло, что выделенные нам запасы давно исчерпаны.
Дверь открылась только на следующий день. Толкаясь и толпясь мы вывалились в коридор, столкнувшись с такой же группой, выбежавшей из дверей напротив. Вправо и влево от нас, вдоль длинного коридора, расположенного по центру здания, происходило то же самое: кучки людей в застиранных клетчатых костюмах выскакивали из своих клеток, заполняли коридор, некоторое время осматривались, чтобы тут же двинуться лавиной в сторону большой двустворчатой двери, видневшейся в конце коридора. Тех, кто первым туда добрался ждало разочарование: дверь была плотно закрыта, как до сих пор двери отдельных помещений.