В светлой теми, где боль умираетВ зеленце сладковатой и кислой, в глухом безразличии,Тем, кто в этой ночи замерзает,Кровь мерцает моя то ясней, то тусклей, без различия.
3
Где крыланки, крича, уже не летаютЛьдом холодным дыша, где совсем хорошо,Где оттаялась вся водичка мерцая,Набежав солонцой на ребристый пятак,
Носом зелень глотнув, ладья травянаяУ которой стучит за ребром молоток,Корабельщик утоп, одним из сердечекПьет волну, находя то уток, то поток;
Захлебнулась вода, и глубже, чем в твердиОблак, легкий вечор, синий снег разбросав,Тормозя по низам, забывшися вчерне,Льдом холодным дыша, закрепил паруса.
V
Из Яна Стейна
Пойдем, немая муза, в кабак что ли.Вокруг струясь, летает глухой ветер.Он в этот дикий холод оглох, бедный.Прекрасный город я прохожу мимо,Довольно мне друзей и блядей хватит.Пойдем со мной в кабак, где текут вина.А лучше не пойдем, нам и здесь кисло.Там рок-н-ролл дурацкий звучит тошно.Зимою говорят: береги уши.Куда же нам идти, а кабак рядом.Там сыто и тепло, хорошо очень.И если очень худо — еще полста.Немая муза, плача, стакан просит.Бери же свой стакан, веселись, муза.
VI
Оставь, Катулл, забудь свои притязания,Твоему горю уже ничто не поможет.Не нам исправить ни жизнь, ни Лесбию,Осталась только печаль тихая.
Смотри, вокруг встает из пепла Отечество,Лишь визжат, жалобно воя, враги как свободы,Так демократии, тупость дряхлая.Но не вернуть никогда Лесбию.
Смотри, вступает в жизнь девичество новое,Так юны, так хороши, так прекрасны они, чтоЗабыл бы все, что они не видели.Но нет меж ими, увы, Лесбии.
VII
Что ни явись позорной страсти плодом,Будь то Ахилл и Агамемнон вкупе,Елена, вожделенная данайцамИль Зевса неопознанная смена,Сей плод равно — плод блуда и разврата,Покуда боги управляют миромИ им еще до девок дела нету.
Давай теперь на божество ссылаться,Минутные оправдывать влеченья.
Все страсти вне закона, потому-тоОни равны в постыдности счастливой,Влюбленные грешны и непорочны.
Не ревность старца водит нас по кругу,Но жизнь души, покинувшая душу,Сама с рабом немым блудя сравнялаИ пустота меня переполняет.
Я дед внучка! Убийственно известьеБлагое это. Десять лет хотел яТвой плод назвать и так, и по-другому.И счастье, и позор твои ужасны.Скажу тебе, что сука ты, Даная.
Пусть сбудется пророчество глухое,Твою любовь к богам я утоляю.
Умерь, Кронид, перунов громыханья,Меня минуло и испепелилоБылой любви увядшее страданье.
Что мне до сроков: разорвутся нити,И смерть в истоке восторжествовала,Летят по небу солнечные диски,Застыл в броске какой-то юный мальчик.
VIII
Скоро мы в гости пойдем, скоро мы купим орехи.Скоро напьемся слегка и, признаваясь в любви,Глянем на облак летящий, такой же кораблик,Скажем тихонько себе, чтобы не слышал никто:Ну и что, что из этих предметов, увы…
Медленным взором своим я слежуОпадание листьев, гусиную невскую кожу.Тихо стучит сердечко, колокол тихо звенит.Я поднимаю очешник, снова роняю.Девочка с киской бежит, мальчик ругается матом.Утки и чайки летят, крякая важно «да-да».
IX
1
Вообразился я в косом раю.Скажи мне, ангел, где ониТе переулочки глухие, кривые,Где булки розовеют, мякоть задохнулась,Тепло, и голос не звучит?Я сам себе приснился? Наяву ли?
Уж булки розовеют, мякоть слышит,Тепло, и голоса не дышат.Тепло, и голос не звучит.Так где же переулочки косые, кривые,Где булки розовеют, мякоть задохнуласьИ голос по-особому молчит?Скажи мне, ангел.
2
Толкает твердь, толкает воду,Кровотеченье чудное томитсяИ возвращается, чтоб влагу остудить,Чтоб позабыть свою природу.
Спаси меня, веселье терпкое, спаси,Пусть красный привкус виноградинОт площади немолодого сердцаВ сырой груди у города сочится:Суровое мерло глотают губыИ нам знакомы первые ударыОсколка Исаакия в груди…