Прихватив шатких подруг, она отправилась в ночной клуб – средоточие скудоумия, полоумной несуразности и планетарного кретинизма. Непревзойдённая, притягивающая взгляды абсорбирующих разврат существ, Офелия бесновалась и обожала всех её желающих. Бокал за бокалом, задранное платье и вожделенные ляжки, а ещё белее снегов невинная грудь, что требовала освобождения. Чистая и безгреховная, целомудренная и безупречная – эта сумасшедшая любовь терзала человека от нарастающего гнева к спокойной грусти, где признаться самому себе в правдивости душевного разрушения было бы отказом от святой веры в истинные чувства. Объект рождения божественности не был божеством – скорее адовой действительностью, раз за разом воскресающей в неминуемых трагедиях.
Офелия продолжала извращённо танцевать в блеске дрожащих фонарей, в такт сладострастному пульсу мнимого развлечения. Для неё это был невинный отдых – свидетельство уходившей молодости, которую требуется шумно проводить. Офелия освежала свою душу безнравственностью, в то время как добытчики и кобели извивались вожделением доступной плоти. В моргающем обыкновении трудно заметить истинные замыслы, потому что воображение отвергает их. Но животный мир отличаем среди прочего каламбура: слишком много приуроченных сношений, маскирующихся под эгидой исследований, заканчиваются всхлипывающим (или предсмертным) стоном. Настоящий зверь точно так же играется с добычей, прежде чем её окончательно уничтожить.
Человек закипал изнутри, пока сердце рассыпалось в песок. Мимолётная влюблённость сменилась задыхающейся ненавистью. Он смотрел на распутную последнюю любовь, что была в силах спасти целую Галактику. Офелия была противна ему, но ещё больше – собственные чувства. Человек прекрасно разбирался в масштабах человеческой глупости, и лазурное наваждение, вдыхающее запах златовласой красавицы и рисующее изгибы на теле, оказалось досадной одержимостью, не доставившей страдальцу ни капли пользы.
Человек убежал прочь, обещая себе, что никогда не вернётся и не поцелует в пухлые губы собственную смерть. Он разбивал на осколки улицы, дома и тротуары. Презирал людей, нервной поступью исчезая в тишине. Как страстный Орфей, он вздыхал при любом воспоминании: у человека не было прошлого, лишь одна ностальгия.
Совершенно не приметный доселе подъезд купался в лучах счастья и радости, отодвигая хотя бы на день въевшуюся в стены серость. Человек заприметил жениха и невесту, на лестнице махавших уезжающим автомобилям. Новоиспечённым мужем оказался одержимый сосед, ещё пару дней назад выбрасывающий шприцы в мусорный бак. Он выглядел весьма презентабельно, учитывая наличие страшных секретов. Его спутница была ещё краше, в белоснежном платье и с чернявыми кудрями. Счастливцы небрежно держались за руки, пока не заметили проходимца. Сосед обрадовался встрече с давним знакомым, но не сумел задержать человека. Он откланялся ещё прежде, чем успел поздравить пару с праздником. В данный момент человек был чёрств, как месячная буханка, холоден, как проникший морозом айсберг. Он скрылся в подъезде под недоумевавшие, но атмосферные взгляды, думая о том, что нелепые события, будь то любовь или наркомания, случавшиеся в нашей жизни, – всего лишь подпитанная изображением фантазия, что в перспективе лишена церемоний, кульминаций, фактов.
8
Наутро пианист выпивал похмельную усталость случившегося (или того, что не случилось, как ожидало наивное сердечко). Он смотрел в запылённое зеркало и рассматривал каждый шрам на своём теле. Видел вмятины на щеках и мешки под глазами. Отражение комнатного беспорядка и нарастающие лучи солнца на кафеле. Человек многое видел в зеркале, даже то, что никоим образом не могло отразиться. Он был рад видеть, может быть, больше, чем слышать знакомую печальную мелодию где-то вдалеке.
Человек открыл ноутбук и внезапно обнаружил фотографию Офелии. Его будто отбросило назад, на тысячи мгновений, и он снова убедился, что влюблён. Эдемская роза, пошлое воплощение чистоты из высшего общества и просто Офелия. Это была она, его мимолётная слабость, что влечёт за собой на вероятную погибель. Человек взбудоражился и отбросил ноутбук со стола – тот разлетелся в щепки при ударе о радиатор. Находясь в бессовестной медитации, пианист решился на последний, расставляющий блики по местам, поступок.
Человек разыскал её у подножия университета. Он больше не наблюдал за Офелией, романтично предаваясь глупостям. Сделав шаг вперёд, и ещё, он приблизился к ней на прельщающее, но интимное расстояние, что в цвете являлось многообещающей дистанцией. Офелия увлечённо взглянула на пианиста, и казалось, что вот-вот он произнесёт судьбоносные слова. У входа в корпус кто-то осмелился позвать Офелию, и она, растворившись в бесформенной эйфории, исчезла так и не позволив любить себя.