В очереди к методисту человек чувствовал себя как рыба в высыхающей луже. Большинство студентов были разбиты, несчастны, подавлены или, как они сами любят говорить, уставшие от жизни. Угнетающая бетонная коробка, которую приходится видеть изо дня в день, на подсознательном уровне становится шедевром искусства, за неимением других пейзажей. Напечатанные лица, разницу в которых невозможно заметить, слоняются от одной стене к другой. Противные преподаватели с мерзкими характерами мечтают больше о конце света, чем об кардинальных переменах. Их жажда к обучению провоцирует разве что на человеконенавистничество, но никак не вдохновляет на филантропию. И в этом узком на впечатления кругу таится главный признак совершенства тирании: нужда.
Не успев заявить о своей проблеме, пианист был обсыпан с ног до головы оскорблениями методиста. Чем громче она кричала, тем непонятнее становились искажённые яростью слова. У пианиста на мысленном фоне играла какая-то до боли знакомая классика, но он никак не мог вспомнить автора. Он задумался и чуть ли не зачесал лоб, как вдруг методист остыл и в недоумении спросил о цели его визита. Пианист вежливо откланялся, решив, что придёт позже, потому что и сам забыл, чего хотел. Музыка продолжала играть, а он улыбался, рассекая по коридору и чувствуя, что вот-вот вспомнит её название.
Находясь в хорошем расположении духа, человек отправился в ближайший кинотеатр, на премьеру расклеенного по всем афишам байопика. У кассы совсем не было людей и, заранее обрадовавшись, он заказал билет на предстоящий сеанс. Неожиданно билетов не оказалось, и печальный музыкант ушёл ни с чем в соседнее кафе через дорогу.
Отпив горячего зелёного чая, человека терзали сомнения: возвратиться на работу или концентрироваться на учёбе. Он любил музыку, возможно больше, чем тех, кто её создавал. Университет, наоборот, он не любил, но должен был окончить. Хотя, и в бессмысленном обучении были свои преимущества. Человеку нравилось наблюдать за людьми, хоть и бездарными, удивляться и снова огорчаться. Множество из того, что он видел, больше приносило радости, чем грусти, и оттого претендовало на правильность и вкраплённость в сознании.
Он допивал свой зелёный чай, что был уже холодным и терпким на вкус. Кинотеатр, ранее не принявший его на сеанс, медленно задымился, будто оператор занялся шашлыками. Спустя минуту, толпы людей вылетали, словно пули – из входа, окон, чёрного выхода. И вот уже кинотеатр полноценно горел, люди окружили его с телефонами в руках, а человек всё сидел и допивал чай, будто осиливал пятый литр. Он медленно приподнялся из-за стола, с горечью наблюдая за горевшим кинотеатром и людьми, которые словно обезьяны разглядывали цветное пламя, попутно снимая на фотокамеры. Человек расплатился, и вышел из кафе, несколько раз оглянувшись на обречённый центр культуры, теперь уже угольный и безобразный.
На лестничной площадке задумчиво курил недавно прибывший сосед. Увидев пианиста, он моментально взбодрился и на радостях излил ему душу. Оказалось, что бесцельная наркомания была повержена и новые горизонты жизни вот-вот воскреснут ослепляющим светом. Наркоман, теперь уж бывший, говорил в сердцах, будто это очень занимательно и радость его передавалась каким-нибудь витком воздушной нейронной связи. Но это было вовсе не так, и пианист пропускал сквозь пыль каждое второе слово, сказанное счастливцем. Он понимал, что соседу нужно засвидетельствовать собственное достижение, иначе спустя пару дней рутина вернётся восвояси.
Как только отворилась дверь, рыжий пёс выскочил на площадку, спрятавшись во мраке. Пианист проводил его взглядом, не надеясь на будущую встречу. В квартире его ожидал животный жест питомца, вроде загаженного ковра. Человек, и без того огорчённый, выбросил ковёр в окно и уложился спать. Он думал о том, что его жизнь слишком проста, чтобы попытаться что-либо усложнить.
4
Пианист прекрасно понимал, что знание является единственным способом обрести смысл. Знание – первое, о чём должен беспокоиться человек и последнее, чему следует животное. И хотя от набитой размышлениями головы не всегда больше пользы, чем вреда, всё-таки знание – последнее пристанище вашего счастья или одиночества.
Университет был краеугольным камнем эволюции, как и другие прихоти самозванки-судьбы. Здесь вы вправе предаваться эросу, попутно съедая собаку на разоблачении системы – космоса, церкви, рынка, потребления. Здесь вы можете облокотиться на поспешно сцарапанный устав и болтать о том, что вы приспешник религии, расы, государства. Времяпровождение, нацеленное на результат есть недурной затратой иллюзий, основанных на словах. В долгосрочной перспективе мы все мертвы, поэтому учебный вакуум, принятый за данность, можно считать таковым – от этого ещё никто заранее не умирал, максимум, разочаровывался в жизни (но это приписывают каждому дураку).