Проснувшись на следующее утро, Мишель ощущала себя настолько несчастной и подавленной, что в сомнамбулическом состоянии слонялась по квартире, механически выполняя привычные манипуляции. Вчерашняя истерика полностью истощила девушку, оставив в ее душе выжженную пустыню. Ее уже абсолютно не волновали те мерзкие слухи, которые, без сомнения, уже поползли по театру, умело пущенные рыжеволосой доченькой мадам Муранье, славившейся любовью к перемыванию чужих костей. "Пусть себе судачат о чем им угодно, мне от господина де Ордана старшего нужно только жалованье, остальное - не моя забота, в том числе и его сынок," - мысли крутились в ее голове, подобно урагану. При взгляде на отварную курицу, ее замутило и, выпив стакан травяного настоя, она отправилась навстречу новому дню в театре.
Как и следовало ожидать, опера гудела, как потревоженный улей. Даже молоденькие костюмерши, с жаром перешептывающиеся по углам, замолкали при ее появлении.
- Пустоголовые трещотки, - с раздражением подумала Мишель, - своей личной жизни нет, как же не обсудить чужую. Впрочем, она тут же устыдилась подобных мыслей - большинство девушек были еще совсем юны, лет пятнадцати — шестнадцати, и искренне благоговели перед самой молодой балериной, находившейся под покровительством самого директора театра. При мысли об этом седовласом, представительном господине, который отнесся к ней в свое время с почти отеческой заботой.
При этой мысли сердце Мишель болезненно сжалось. Как разочарован он, должно быть в ней сейчас. И все из-за этой язвы Надин Муранье и его сыночка, волочившегося за каждой юбкой
Терзаемая этими мыслями, она зашла в гримерную и остолбенела.
На столе стоял перевязанный бледно-желтой лентой букет почти черных, будто восковых, лилий, а рядом лежал узкий длинный конверт и ее забытая накануне на лодке сумочка. На внезапно ослабевших ногах, она подошла к столу и аккуратно вскрыла конверт, чувствуя, как ее соперница сверлит ей затылок таким испепеляющим взглядом, что по спине пробегала дрожь. Бросив взгляд на исписанный мелким острым почерком лист гербовой бумаги, послание, на котором начиналось с "Я приношу вам тысячу извинений, моя...", Мишель хмыкнула, и вынув письмо из конверта, не глядя, принялась рвать его на мелкие клочки. Когда письмо было уничтожено, юная балерина направилась было к столу, намереваясь поставить распространяющие одуряющий удушливый аромат цветы в вазу. Но вдруг из-за ее спины послышался ледяной голос, заставивший ее отшатнуться от стола.
- Не припомню, чтобы я разрешала вам, трогать букет, оставленный здесь для моей дочери, милочка. При этих словах, Мишель показалось, что ноги у нее примерзли к полу от ужаса и обрывки письма, которые она до сих пор держала в руках, посыпались на пол.
- Ва-вашей дочери? - произнесла она внезапно севшим голосом.
- Да-да, именно так, милочка, за Надин ухаживает один о-очень приятный молодой человек, но так, как моя бедная талантливая девочка вынуждена репетировать до позднего вечера, он занес цветы и письмо для нее в мою гримерную, зная, что я непременно передам, - самодовольно ответила прима, водя по бровям кисточкой с сурьмой. Сглотнув вставший в горле комок, Мишель нагнулась и принялась рассеянно завязывать ленточки на пуантах.
***
Репетиция прошла просто отвратительно. Утренняя разбитость и слабость никуда не делись, а только усугублялись с каждой минутой. Несколько раз, Мишель приходилось цепляться за старый деревянный станок так, что костяшки пальцев белели, а ладони сводило судорогой. С горем пополам отработав у станка положенный час, Нуадье на подламывающихся ногах вошла в гримерную и рухнула на стул, борясь с накатывающим волнами головокружением и радуясь, что пожилая балерина куда-то отлучилась и не могла отпускать ехидные комментарии насчет изнеженности нынешней молодежи.
Дождавшись, пока разноцветные пятна перед глазами исчезнут, Мишель, пошатываясь, направилась к выходу из гримерки, испытывая только одно желание: добраться до кровати и проспать без сновидений до следующего утра. Выйдя из гримерной, она заметила мсье де Ордана, задумчиво стоящего возле стены. Увидев ее, он оживился и с широкой улыбкой двинулся к ней, тараторя на ходу. Но юная балерина его не слышала, стремясь как можно быстрее выбраться на свежий воздух, ибо перед глазами уже снова плясали пятна, в ушах шумело, а в носу отчего-то стоял пренеприятный аромат духов мадам Муранье. Сделав еще пару шагов, она качнулась и вынуждена была схватиться за стену. Виски будто сдавило тугим железным обручем, коридор подернулся туманом. Стоило Жюльену приблизиться к ней, как последние силы оставили девушку и она рухнула на руки мужчине, теряя сознание.
***
Очнулась Мишель в трясущемся на неровной булыжной мостовой дилижансе. Голова ее лежала на чем-то мягком и пахнущем свежим мужским одеколоном. Ноги были заботливо вытянуты вдоль сидения и закутаны во что-то меховое.
- Наконец-то вы очнулись, мадемуазель, - раздался взволнованный голос и Мишель увидела взволнованное лицо Жюльена де Ордана. Первым порывом девушки было вскочить на ноги и на ходу выскочить из дилижанса, но новый приступ головокружения заставил ее снова опустить голову на скамью. В следующий миг, она ощутила, как об зубы застучало горлышко серебристой фляги. Она рефлекторно сделала большой глоток и закашлялась: горло обжег крепкий сладкий кофе с явным привкусом алкоголя. - Он с коньяком, осторожнее! - запоздало предупредил Жюльен, похлопывая девушку по спине.