- Выключись! - закричал Вадим, и, видя, что это не помогло, сказал: - Именем Айзека Азимова приказываю тебе отключиться!
- Что ты мелешь? - зашипел Ной.
Он поплыл к Вадиму, на ходу доставая из кармана брюк ещё один шприц и насаживая на него уже неоднократно использованную иглу. Но проводник был готов. Он поймал пролетающий мимо стакан и, перевернувшись на сто восемьдесят градусов, упираясь для надёжности пальцами ног в потолок, ударил.
Голова андройда разошлась, как маринованная луковица. Глаза вращались в глазницах независимо друг от друга. Что-то щёлкнуло, запахло палёным. Таксидермист коснулся уголка рта розовым языком, похожим на испачканную в томатном соке салфетку и сник. Из ноздрей вырвалась струйка дыма.
Где-то рядом раздался хриплый крик. Вадим завертел головой и увидел мужчину, который пришёл в себя и теперь пальцами пытался разлепить заплывший глаз.
- Всё уже кончилось, - сказал Пономарёв. - Я ваш капитан, и я говорю: нет нужды кричать.
И провалился в забытьё.
***
- Пап, а почему братец разговаривает во сне?
Больничная палата, чистые простыни с чернильными, слегка расплывшимися оттисками, несколько яблок на столике, стопка книг. Букеты цветов, которые следовало бы поставить в вазу, но она и без того уже переполнена и под собственной тяжестью кренится к стене. В комнате - трое.
- Не знаю, малая.
Девочка выпячивает нижнюю губу.
- А когда он проснётся?
Один из мужчин, тот, чей возраст можно назвать преклонным, качает головой. Наклоняется ближе, пытаясь рассмотреть отметины на шее сына. Девочка предпочитает их не замечать. Великая ли важность - синяки! Она вновь обращается к брату:
- Вадимчик, ты теперь герой!
Бледные губы дёргаются, обнажая верхние зубы. Ответ едва различим:
- Герой космического экспресса.
Отец трёт лысину.
- Малая, иди-ка, посиди с мамой в коридоре. Мне надо поговорить с важным дядей.
Чмокнув брата в щёку и попрощавшись, малышка убегает. Взгляд мужчины в летах обрушивается на полноватого, неряшливого полицейского в чине лейтенанта. Сам он был высок и сух, подтянут, в безукоризненно отглаженном костюме. Золочёная оправа очков ловит солнечные блики - за окном ясный зимний полдень.
- Ну, рассказывайте, - говорит он, заложив руки за спину.
Полицейский, впрочем, не торопится. Он, стоявший в ногах у больного, обходит койку слева и заглядывает в лицо лежащего молодого человека с отстранённым интересом вышедшего на покой профессора, читающего статью одного из своих учеников.
Высокий мужчина неуютно шевелится. На его лысине проступают капли пота.
- Если честно, не думал, что мой сын на такое способен.
- На самом деле, немногие способны похвастаться тем, что в одиночку обезвредили преступника.
- Я видел фотографии.
- Это засекреченные архивы, - лейтенант бросает короткий взгляд на собеседника.
- У меня связи. Кроме того, это мой сын, и я имею право знать всё.
Отец больного качает головой, и в этот момент на его лице мелькает самое настоящее потрясение. Всего на доли секунды, после чего вновь скрывается за щитом морщин.
- Я и подумать не мог... для этого ведь нужен характер. А он всю жизнь был мягким, как гнилой жёлудь.
Полицейский ослабляет галстук, оголяя красную шею.
- Каждый способен найти в себе курок, - мягко говорит он. - Иным просто не хватает времени. У кого-то уходит на поиски вся жизнь - долгое блуждание в потёмках, чтобы в конце концов изобрести для себя свет. Ну а кому-то достаточно нескольких секунд концентрированных эмоций. Так сказать, взрыва, чтобы расчистить проход к внутренним сокровищам.
На его губах вдруг появилась улыбка.
- Простите мне эту лирику. До того, как примерить погоны, я работал санитаром в приюте для душевнобольных. Много читал Кена Кизи и Дэниела Киза, делал, так сказать, полевые наблюдения. Было бы неплохо, если бы вы дали ему время спокойно выйти из этого состояния...
Мужчина в летах дёргает плечами.
- Хватит ходить вокруг да около. Всё, что мне нужно по состоянию здоровья моего сына, я узнаю у врачей. Приступайте. Про барбитураты я уже в курсе, можете опустить, но как в поезд вообще попал этот маньяк?
Лейтенант вздыхает и начинает рассказ.
Место, которое везде
1. Место-которого-нет
Вот уже второе десятилетие люди сходили с ума по естественности.
Нет, они называли её не стилем ретро, хотя, по мнению многих, это самое подходящее название, они называли её возвращением к корням, близостью с природой. Такие люди шли на угнетение приобретённых функций организма. Извлекали из тела пластик и силикон и размахивали ими, завывая что-то вроде: "Я свободен от этой дряни! Мне этого не надо!" Хотя о том, чтобы отказаться от линзы, никто из них даже не мог заикнуться.
Именно на такого регрессора я сейчас смотрел. В обиходе их называли простаками. Сначала было другое название - "дурики", но по мере того, как таких дуриков становилось всё больше, к ним начали относиться серьёзно.
Горизонтальный лифт мчит нас сквозь полуденный город, а я, расположившись на сидении, поглядываю на сидящую напротив девушку. Симпатичная. Бледная кожа, естественный цвет стриженных ёжиком волос. Видимо, никакими биоускорителями её родители не баловались.
Я наблюдаю сразу с двух сторон - из моих глаз и из её собственных. Одновременно за ней и за собой. Линза в моём левом глазу исправно транслирует картинку из её линзы. Я в пальто и шляпе -- обыкновенный усталый пассажир. Мода позапрошлого года, самая неприметная на свете одежда. Девчонка не знает, что я слежу за ней через пространство - если конечно не заинтересовалась счётчиком посещений и не сумела обойти мою простенькую защиту. Пока же я остаюсь анонимом, вуайеристом, который подглядывает в чужую замочную скважину. В пространстве, несмотря на всю его открытость, таких полно.