Я был невменяем. Я кушал настоящие сны всухомятку и без масла.
Проснувшись, я увидел, что день на улице только чуть-чуть посерел. Ложбинки на шее пропитал холодный пот. Место-которого-нет было везде вокруг. Это очень, очень тёмная комната, в которой ты можешь кричать, биться о стену лбом, искать по карманам фонарик, но никто не услышит, и ни одна искорка света не будет результатом твоих усилий.
Это место-которое-везде.
Место-которое-во-мне.
Огрызок ночи не сулил ничего хорошего: лишь игру в прятки по углам квартиры - игру в прятки с подступающим сном.
Я принял пищу, не ощутив её вкуса, выпил пива. Подержался за ручку кружки, решив: ручки - единственное, что здесь приспособлено под такого человека, как я. Если бы у меня был герб, я бы, без сомнения, изобразил там ручку, причём с двух сторон: с внешней, чтобы все видели, и с внутренней, чтобы удобно было носить. У меня был бы двухсторонний герб.
Долго смотрел, как темнеет за окном. Хотелось предпринять что-то важное, какое-то решение словно ждало меня в ванной, или за раздвижными дверками встроенного в стене шкафа, или, может, носилось в облаке силовых полей за спиной.
Я устроился прямо на полу - садиться в кресло не было никакого желания; это как ложиться в заляпанную собственной кровью койку - и стал перебирать мысли о своём одиночестве. Словно чётки, стукались они с деревянным звуком, и этот звук вполне мог быть биением сердца. Вот странно. Раньше я никогда не прислушивался, что же оно там бормочет. Чувства были заняты просмотром (прослушиванием, прощупыванием... пронюхиванием) новостных лент, шуршанием занавеской, за которой скрыто окошко в самого себя. Что там интересного? Стучит и стучит.
А теперь вот слушаю. Не потому, что больше нечем себя занять (хотя и это верно), а потому, что это безумно интересно.
Это нужно мне, чтобы не сойти с ума.
Вышедший из чрева знакомого с малых ногтей мира, я старался держать себя в руках, хотя полагалось кричать, морщиться и багроветь шеей.
За стеной вздохнули, и это словно оборвало струну, на которой я пытался играть. Вскочил, вращая оставшимся глазом. Звук доносился словно из-за всех стен разом. Я едва удержался на ногах: квартира шевельнулась, стены сдвинулись и разошлись вновь, порождая звуки, подобные которым можно услышать в ночном лесу. Что-то звякнуло; какой-то предмет мебели протестующе скрипнул, но он имел здесь не больше прав, чем я. Включились локальные силовые поля, они утрамбовали и поставили на место всё, что предшествующий катаклизм натворил за недолгую жизнь. Может, разрушения не слишком значительны в глазах обывателя, но для машины существенны любые единицы измерения. Из единиц складывается вселенная...
Будто находишься внутри чьих-то лёгких, - мелькнуло в голове, - хорошо бы не внутри желудка или кишечника.
Ирония не помогла. Страшно. В случае необходимости - допустим, чтобы уберечь важные конструкции от потерявшего управление и падающего дирижабля - город может на время убрать кубик с моей квартирой обратно в коробку с игрушками. И кто знает, что тогда будет со мной? В приоритете сохранение человеческих жизней: создатели заложили это в сознание города, как аксиому, но меня, конечно же, за человека можно не считать.
Ну, давай... сделай что-нибудь со мной, чтобы я не метался и не мучился сомнениями относительно своей дальнейшей судьбы.
Окно, за которым сияли огни улиц, мигнуло и внезапно продемонстрировало мне гигантское лицо. Если, конечно, это можно назвать лицом, - подумал я, в то время как внизу, не то в животе, не то под полом, набухал пузырь ужаса. Плоское, с огромными, точно колодцы, глазами, звериными ушками, полоской рта, как-то по-вопросительному изгибающемуся над нижней губой - точно стрелка, указывающая на чрезмерно задранный нос, смешной и немного глупый. Такого любое создание должно стыдиться, а любое разумное создание - немедленно записаться на пластическую операцию. Шея напрочь отсутствовала, был только намёк на обширное тело, зато имелись вполне себе по-кошачьи лихо заломленные усы и густая растительность на подбородке. Я узнал его: поистине фольклорный персонаж, зародившийся не так давно, в изгибах смутного времени, времени девяти ветров, и за два века успевший стать культовым. Властитель отражения в лужах лунного диска, похожего на поджаривающуюся яичницу, командир лесных тварей, от крошечных до огромных. Тоторо. Такие существа, как считалось, оберегают маленьких детей от неприятностей, подкидывают им приключения и помогают из них выпутаться. Где, из какого источника вытащила машина этот портрет?..
Несколько секунд миновали в томительном ожидании. Зрачки в идеально круглых глазах как будто нарисованы грифелем. Удивительно, что в остальном он выглядит вполне себе настоящим.
- Всё нормально, - сказал я себе, не сразу осознав, что говорю вслух. - Это просто заставка... оконная заставка, не более.
Может, проклятая машина развлекается так, когда меня нет дома - считая хозяина скучным, и вообще, порядочной серостью, приглушает свет, зажигает разноцветные огоньки и включает забавные заставки? Пускает через вентиляцию какой-нибудь яркий запах, будто бы пришедший из виртуальной реальности девочки-подростка.
Лицо монстра исчезло из одного окна и появилось в другом - напротив, куда ближе ко мне. Будто великан бродит вокруг дома и заглядывает всюду, добраться куда хватало высоты его любопытства. Должно быть, жильцы этажом выше удивляются, наблюдая качающиеся за окном мохнатые уши. Похожий на загогулину рот внезапно пришёл в движение - подумав на миг, что сейчас он проглотит квартиру, я едва удержался от того, чтобы не запаниковать, - и развернулся в улыбку, несоразмерно большую, сплошь состоящую из белоснежных резцов и похожую на дольку мандарина.
- Эй... - пробормотал я. - Я ведь не ребёнок.
Опустился на четвереньки и отполз в дальний угол. В окне слева была теперь кромешная чернота. Справа мохнатый подбородок повернулся за моими суетливыми движениями. Квартира была клеткой, враждебно настроенным местом, которое я не имел возможности покинуть. Осознавая это, я мог без устали обнаруживать подле себя зловещее присутствие. Вещей немного: овальной формы стол с остатками ужина, стена с модулем, отвечающим за приготовление и хранение пищи (даже ручка на дверце милмодуля почти не радовала; оставалось смутное желание схватиться за неё, крепко-крепко зажмуриться и попросить вернуть всё как было), зелёная растительность, вплетённая в стены и находящая в своём стремлении к потолку краткое отдохновение на декоративных цветочных полочках, кресло, по обивке которого ещё ползали мои ночные кошмары. Подлая вещь, которой я не раз доверял часы покоя - даже она меня предала!