Выслушав его, я решаю спросить:
− К чему ты мне все это говоришь?
− Твои мысли всегда вращаются вокруг этих вопросов, но чем больше ты над ними размышляешь, тем, тебе кажется, дальше от тебя отстраняются ответы. Тебе может не понравиться то, что я намерен донести до тебя, но ты не обязан принять все сейчас, я прошу тебя об одном, не отвергай сразу мои ответы.
Я пристально смотрю на его рваное ухо, тогда пес, скорее ощутив мой взгляд на себе, нежели заметив его, продолжает рассказ:
«Одиночество наш удел. Это не наказание, просто природой устроено так, что каждое существо борется только за себя. Пусть тебя не шокирует то, что оставшись один, ни для тебя, ни для тех, кто создавал иллюзию присутствия рядом, ничего не изменится.
Этот мир справлялся как-то до тебя, и с ним ничего не произойдет без тебя. Ты можешь оборвать все свои связи, забыть друзей, приятелей, уехать на другой конец планеты, и ты будешь существовать так же, как делаешь это здесь. Изменится самая малость − окружение.
Не стоит обижаться на всех за то, что они будут продолжать жить своей жизнью без тебя, ведь тебе так же не будет дела до них. Просто чтобы не переоценить ситуации, нужно реально смотреть на вещи.
Понять, чего ты стоишь и кого с себя представляешь, можно только так, − когда поймешь какие мысли остались с тобой. И тебе придется тяжко осознать, что большая часть твоих мыслей занята теми мелочами, что тебя окружают, тогда как твоему личному "я" будет попросту не хватать места.
Трудно разглядеть, с кем следует водить дружбу, но тебе будет труднее, если придется когда-то разочароваться в поспешном и неверном выборе.
Умение остаться наедине с собой и услышать, чего хочет твое сердце, дано не каждому, но это посильное задание».
«Одиночество наш удел, но не наказание» − этими словами он закончил свой монолог, и не дожидаясь моей последовавшей реакции, продолжает, решив объясниться насчет своих шрамов:
− Нет живого существа на планете преданней, чем собака, это у нас в крови. И я был псом своего хозяина. Я верно служил ему, и считал, что всю жизнь посвящу этой службе. Не мне судить его и его поступки, он стал жестоко со мной обращаться. Я не понимал этих перемен и продолжал вести себя как обычно, пока он не выгнал меня на улицу, не желая больше видеть.
− Но как это произошло, зачем он с тобой так поступил?
− Ты задаешь не те вопросы, как и я когда-то, а следовало спросить, что я делал не так. Но все эти вопросы в тебе провоцируют обида и чувство справедливости. Тебя должно волновать лишь одно – что делать дальше. Не проходит дня, чтобы я не думал о своем хозяине. В моих мыслях он навсегда остался таким, каким я его встретил впервые. И я знаю, что в моем сердце никому не будет отведено места больше. Лишь храня его образ всегда с собой, я способен жить дальше. Я знаю, ты услышал меня. Ты придешь к этому всему сам, как в мире нет места справедливости, так в твоем сердце не должно быть места обидам. Ты знаешь верный путь, осталось лишь ступить на него.
Пес склоняет свою голову так низко, что я могу видеть его лопатки и всю угольного цвета спину. Затем, поднимаясь на задние лапы, он исчезает с виду в мраке ночи.
Я пытаюсь связать все его слова, но чем больше прикладываю усилий, тем больше теряюсь в догадках, что именно он хотел мне сказать. Его метафоры были либо слишком завуалированы, что я был не в состоянии их понять, либо он не пытался соединить все сказанное в единую мысль, просто подкинув мне, о чем поразмыслить. Последнее предположение явно успокоило меня.
5.
Я проснулся в холодном поту, с моего лба стекали леденящие капельки, от которых головная боль ослабевала, однако не исчезала прочь. Она уже была какой-то другой. Теперь голова болела от переизбытка сна или кислорода, поспешно миновав здоровое состояние.
Самочувствие мое оставляло желать лучшего, но я точно знал, что продолжение сна не улучшит его. Я открыл глаза, и взгляд мой был направлен на потолок с пятном слабого света от сумерек за окном. Вся комната была наполнена тусклым светом серого с синим, все вокруг мерцало, как картины импрессионистов. Начало светать. На душе было беспричинно тревожно. Мелькнула мысль «не зря столько суицидов случается в этой части дня». Я сразу прогнал ее прочь, чтобы не заразиться подобным настроением с самого утра. Я постарался в подробностях вспомнить весь свой сон, от чего мне стало еще неспокойней, а затем и о вчерашнем дне, который оказался первой приятной мыслью этим утром, придав мне силы встать с влажной от пота постели.
В зеркале я понял, насколько недооценил свою усталость, на меня потеряно смотрели измученные сном глаза, ярко розового цвета и сильно отдававшие блеском из-за слизи на их поверхности. Я глядел в него несколько дольше обычного, от чего мысленно вновь вернулся к своему сну, размышляя над услышанными словами об одиночестве, и снова ощутил какую-то тоску. Это чувство по свойственной только ему манере овладевает так внезапно и сильно, что заглушает другие эмоции, даже самые яркие переживания. В каком бы хорошем расположении духа человек не находился, но если он думает о чем-нибудь тревожащем его, что непременно вызывает тоску, он уже не в состоянии думать о другом, кроме печаливших его вещах.