Странно, как находясь в чужом доме можно ощутить себя, как в своем родном. Я вспоминаю, как при очередном визиту к психологу, он задал вопрос, как я чувствую себя на новом месте. Я ответил, что приемлемо, однако оказалось, что я солгал и любой другой на моем месте, ответивший дословно, был бы так же не прав. На любом новом − незнакомом − месте человек всегда испытывает дискомфорт. Каждая деталь обстановки будет сбивать с толку, пока не будет изучена в подробностях.
Еще на том самом приеме я подверг сомнению непоколебимость подобного суждения, чем задел доктора. Спорить бессмысленно, когда ваш оппонент имеет диплом в сфере медицины и разговор заходит о ней же. Мое мнение лишается любого права на существование. Однако, как мне кажется теперь, психолог был доволен убедиться в наличии моего собственного мнения, пусть и ошибочного по его убеждениям главное отличного и самостоятельного.
Если все сводилось к тому, что лишь изучив все мелочи, можно назвать окружение родным, то сейчас, выражаясь юридическими терминами, возник прецедент − мне внезапно стало абсолютно комфортно, я ощутил себя как дома − никаких следов страха, неуверенности, неловкости. Место для меня было абсолютно новым, потому, чтобы окончательно перевернуть устоявшиеся взгляды с ног на голову (или наоборот?), я решил только теперь рассмотреть комнату хорошенько.
8.
Поразительная находка − я чуть не потерял дар речи. На одной с полок стояла странная, выполненная в черном цвете, статуэтка. Это было некое существо, сидящее на задних лапах и склонившее так низко голову, что его могучая широкая шея была точно продолжением спины. Фигурка была небольшой, и я начал рассматривать ее со всех сторон, стараясь разобрать детали, которые поразили меня еще больше, − животное напомнило мне пса, приснившегося этой ночью. Чем больше я крутил головой со стороны в сторону, желая подробней изучить фигурку, тем больше убеждался в сходстве.
− Нравится? Отец подарил мне его в детстве, − Джеки вошла в комнату, застав меня с изумлением разглядывавшего статуэтку.
− Что это за пес? Он весьма необычный.
− Это долгая история. В детстве я очень боялась собак. Знаете, здесь иногда появлялись, да и до сих пор продолжают, бездомные псы − некоторые сбегают от хозяев, каких-то выгоняют, а иные сами теряются по своей глупости. И мне велели всегда держаться в стороне от них, считая, что они одичавшие от уличной жизни. Меня хотели лишь уберечь от укусов, и все говорили правильно, не имея никаких плохих мыслей. Но будучи ребенком, я много думала об этих псах и моя фантазия сделала из них практически монстров.
− У страха глаза велики… − Я понимал, что история очень личная, и не хотел перебивать Джеки лишний раз, чтобы она не передумала поделиться со мной своими переживаниями.
− Да, верно. Я начала панически их бояться, и никто не мог с этим ничего поделать. Мне уже было не просто страшно выйти на улицу, мне казалось, что даже под кроватью сидит какой-нибудь хищник. Тогда отец рассказал мне, каких на самом деле из себя представляют существ собаки. Об их преданности и даже самопожертвовании. Он всячески старался переубедить меня, что их не нужно бояться, что гораздо большую опасность таят в себе люди…
Последняя фраза будто всплыла цитатой из моего сна.
− …И затем впервые отец со мной заговорил о серьезных вещах, не намереваясь меня напугать, конечно. И, признаюсь, хоть это впечатлило меня, но от страха мне удалось избавиться. Он рассказал об Анубисе − боге смерти в египетских верованиях. Верхней половиной туловища он выглядит как собака. Символически отец постарался объяснить, что собачья преданность так велика, что только они взяли на себя долг провожать человека с этого мира в другой. Пожалуй, когда душа человека еще блуждает, только такое верное существо может успокоить ее и направить в нужную сторону, другим бы это было просто не под силу.
− Вы были совсем ребенком? Мне кажется, меня бы это могло даже напугать.
− Пугает то, о чем молчат. В нашей вере смерть считается трагедией, но многие народы верят в совсем противоположное. Неведенье пугает нас сильнее, чем устрашающие рассказы. Всегда лучше говорить о своих страхах и о том, что волнует. Мне тогдашняя беседа очень помогла. Наверное, отцу удалось подобрать правильные слова. Смерть не должна быть табу. Для души это освобождение.
− Но понять это гораздо сложнее, чем согласиться с этим, − не подвергая сомнению сам смысл ее слов, но подчеркнув сложность суждений, добавил я.
− Первый шаг, пусть даже короткий, перемещает фокус зрения, заметно изменяя ракурс. И хоть сама обстановка фактически остается прежней, но открывается она иначе.
Я улыбнулся:
− Чьи это слова?
− Так… Просто мысли вслух. Отец сильно хотел подарить мне фигурку Анубиса. Я уже тогда считала его покровителем, он казался загадочным, но в то же время преданным и могущественным… К тому же он ассоциировался у меня с каким-то родным образом, поскольку именно отец рассказал мне о нем.
− Вы хотите сказать, что это Анубис? Фигурка.
− Нет. Конечно, Анубис выглядит по-другому. Я помню глаза отца, полные сожаления, когда ему не удалось найти настоящего Анубиса, − на глазах Джеки же теперь чуть не появились слезы, слегка увлажнив напухшие веки от намеревавшихся выступить горячих слез.
− Отец так сильно хотел мне угодить, и он сделал для этого все в своих силах, но ему не удалось найти статуэтки. Да и наверняка у него бы не нашлось много денег. В городе он отыскал этого пса − я тогда расстроилась, ведь ожидала совсем другого. Я была ребенком. Нельзя жалеть сейчас об этом и нельзя ругать того ребенка, которым я была, но я сделала отцу больно. Теперь же я так сильно люблю этого пса, он дорог мне не просто как память. Я верю, что Анубис выглядит именно так.
Джеки растрогалась окончательно и несколько секунд восторженными и еще влажными глазами любовалась фигуркой. Немного придя в себя, она оживленно добавила:
− А знаете что, мы нарядим елку!
Я не мог отказать ей после такой истории.
9.
Я не осознавал, как велико было мое желание нарядить ель, пока мы не стали копошиться в рождественских игрушках. Не солгу, если скажу, что вовсе не имел такого желания, когда покупал ель и привез ее Джеки. Для меня это скорее семейное дело, а потому в мыслях не мог допустить случившегося. Однако поступок Джеки не оскорбил моих консервативных представлений о рождественских подготовках. Напротив, мне показалось очень милым то, что она предложила разделить с ней эту приятную заботу.
− Майкл… − тихо сказала она, глядя на старую деревянную игрушку в виде совы с выцветшей краской.
− Что? − я переспросил, надеясь, что ослышался.
Она не впервые назвала меня именем своего сына. Я испытал тревогу, почуяв неладное. Почему она не говорит о нем больше, только вспоминает его имя? Это случилось уже несколько раз. Я боялся спросить или узнать неведомую до сих пор мне правду, мысли молчаливо выстраивали догадки, что с ним могло случиться.
− Тебе нравится наряжать елку? Смотри, какая сова. Помнишь, мы всегда вместе вешаем эту игрушку. − она смотрела на меня пустыми глазами, говоря как с сыном, но обращаясь ко мне. Я потерял дар речи от услышанного.
К горлу подобрался ком, и какое-то время мы оба не могли сказать ни слова. Сложно передать все переживания, что тогда нахлынули, но это был не страх. Я сопереживал и ощутил ту же пустоту, какой было наполнено ее сердце. Мне стало безумно жаль ее.
− Джеки… − тихо обратился я к ней, протянув свою руку к ее, пытаясь вернуть ее к реальности.
− Что с ним случилось?
Она посмотрела на меня пустыми, но искренне добрыми, глазами, не годуя, о чем идет речь. У нее случился провал в памяти, помутнение рассудка. Вернувшись к реальности, она с трудом могла понять, что произошло миг назад.