Мы с другими девушками спустились на первый этаж в столовую для прислуги. В достаточно большой комнате за длинным деревянным столом обедали человек двадцать, и все уставились на нас. Мебель, как и публика, была разномастной. Ни один стул не походил на другой. Какие-то очень изящные, но старые, какие-то добротные, но безыскусно выполненные. Люди смотрели с любопытством, некоторые — с враждебным. Большую половину слуг составляли мужчины, несколько парней помоложе, но в основном пожилые или зрелые. Домомучительница есть со всеми не стала. По-видимому, Управляющий тоже. Ни в одном человеке за столом магии не чувствовалось. А ещё они все оказались кареглазыми и черноволосыми.
— Какие красавицы! — похабно оскалился молодой кучерявый парень и посмотрел в нашу сторону. Мы с другими девушками продолжали держаться вместе, вчетвером. — А эта что, бледноглазая что ли? — он с интересом уставился на меня.
— Она юродивая, что-то мыкает и бекает на своём, — презрительно ухмыльнулась одна из женщин, которых ранее определили работать на кухню.
— Дык бледноглазая если, то понятно, что убогая, — продолжал скалиться он.
Кровь прилила к щекам. От унижения хотелось бросить в него миской с едой и уйти.
— Ой, не вяжись ты с нею! Бабка моя сказывала, что бледноглазые горазды порчу наводить и проклятия накладывать! — сказала сидящая напротив старуха, очевидно, что из постоянных слуг.
— Дык для того магия нужна! — неуверенно возразил кучерявый.
— Таким не нужна! — громко прошептала она.
Теперь на меня смотрели ещё и с опаской. Да что ж такое-то?
— Она речь понимает, не задирайте её, — сказала девочка, которая подписала договор.
— А ты, сопливка, тут какими судьбами? Не маловата ли для работы? — спросил кучерявый.
— Она сирота. Уж лучше честная работа, чем бордель, — вмешалась одна из женщин.
На этом все замолкли и принялись за еду. На обед дали перловку с мясом. Все ели с удовольствием, а я еду запихивала в себя через силу. Даже в СИЗО кормили вкуснее. Разговор занялся вновь, когда люди утолили голод. Говорили о погоде, делали предположения по времени начала сезона, обсуждали крышу на сарае: перекрывать сейчас или по осени? Последний вопрос вызвал самые жаркие споры. Кучерявый в нём активно участвовал. Его звали Дий. И за столом его было слишком много: к каждой фразе он давал похабный комментарий, на каждую реплику отпускал гнусную шутеечку, а на меня кидал глумливые и какие-то липкие взгляды.
Когда обед закончился, все разошлись. Я постаралась держаться поближе к девочке. Жаль, что её имя выяснить пока не удалось.
Изнуряющая работа на чердаке продолжилась. На этот раз без Домоправительницы дело пошло веселее. С девушками я постаралась подружиться. Подхватывала чехлы, если они за них брались, старалась как-то помочь, но благосклонности никто не проявил. Две постарше даже шарахаться от меня стали к концу дня. И только девочка реагировала нормально. Улучшив момент, я подошла к ней и представилась.
— Ида, — ткнула я себя в грудь, а потом указала пальцем на неё.
— Ох, бедная, — пожалела меня сирота. — Болит что-то?
От такого поворота я растерялась.
— Ида, — снова ткнула я в себя.
— Голодная? Ужин уже скоро, — с сочувствием ответила она.
Я отрицательно замотала головой и сделала третью попытку.
— Ида! — с отчаянием показала я на себя.
На этот раз девочка только горестно поджала губы и ничего не ответила.
Проклятый чердак мы намывали до темноты. Затем зажёгся свет, но в желтоватом и тусклом освещении пыли почти не было видно. Домомучительница зашла уже перед самым ужином.
— Отвратительная работа! Завтра будете переделывать! — поджала губы она.
Никто спорить не стал.
На ужин подавали другой злак, кажется, бурый рис. К нему полагалось по одной маленькой обжаренной в масле рыбёшке. Никаких фруктов или сладостей. Из овощей — сырые корнеплоды наподобие редиски, довольно резкие и не особо приятные на вкус. В каше попадались кусочки сладковатой моркови или её ближайшей родственницы.
На столе лежали порубленные пополам луковицы, и их ели с удовольствием, вприкуску. Суеверная бабка брала половинку, вонзала в неё крепкие не по возрасту зубы, луковый сок брызгал в разные стороны и наполнял столовую тяжёлым запахом. Меня передёргивало от каждого сочного хруста. Жевала бабка с открытым ртом, смакуя и причмокивая. Я упёрлась взглядом в тарелку. Еда была вроде и обычной, но всё равно непривычной. Ни специй, ни вкуса. Даже соли, и той самая малость. Пили что-то наподобие лёгкого пива или крепкого кваса. Я терпеть не могла ни то, ни другое. Прекрасный ужин, невкусный до сытности.