Я знал, что Мартушка — большая модница, и поэтому купил ей в подарок нарядные сапожки. Она красовалась в них до самого праздничного ужина, но потом все же переобулась — ведь на дворе было лето.
После ужина был концерт. Главной исполнительницей была, конечно, Мартушка. Она стала на стул, поклонилась и прочла такое стихотворение:
Гостям стихотворение понравилось, все дружно хлопали. Оно понравилось даже стулу, на котором стояла Мартушка. Так понравилось, что он решил в самом деле выйти на прогулку. На передние ножки он надел подаренные мной сапоги, а на задние — сапоги Мартушкиного брата Роберта. Я всё это видел, но промолчал.
В результате именно я остался без стула на этом дне рождения. Я не очень огорчился — мне больше нравилось сидеть на полу с детьми. Мы построили из кубиков наклонную башню, вроде Пизанской, но она у нас рухнула — ведь мы были не в Пизе. А потом, когда дети пошли спать и остались одни взрослые, мне стало вдруг грустно и скучно и захотелось домой.
Я незаметно вышел — и что же я увидел? Стул, обутый в две пары сапожек, спокойно гуляет по тротуару.
Я вежливо поздоровался с ним и пошел своей дорогой. Но когда я шёл к своему трамваю через парк, рядом со мной раздался вдруг негромкий голос:
— Неправда ли, какая чудесная ночь! Сколько звезд на небе! Как сладко пахнет акация!
В самом деле, ночь была чудесная, миллионы звезд мерцали в небе. У меня закружилась голова (наверное, от запаха акации), я чуть было не упал — и тогда стул любезно пригласил меня посидеть на нем, потому что все скамейки в парке были заняты. Мы посидели немного, потом продолжили нашу прогулку.
Мы сели в трамвай. Кондукторша оказалась любезнейшей женщиной на свете. Подумать только, еще вчера она накричала на меня, когда я вошел в вагон с ванильным мороженым. А в эту чудесную ночь она даже не хотела, чтобы я покупал стулу билет. И очень тактично предупредила, что у моего стула развязался шнурок на левой передней ножке: «Смотрите, как бы он у вас не споткнулся!» Что ни говори, приятно, когда люди взаимно вежливы.
Стул проводил меня до самого дома, и я пригласил его зайти на чашечку кофе. В прихожей я сказал ему:
— Можете не разуваться, я давно уже не делал у себя уборку.
Но стул спокойно разулся. Он знал, что все носки у него целые, без дырок.
Может быть, вы думаете, что ничего такого не было, что я просто выпил слишком много малинового лимонада на дне рождения у Мартушки? — Вы ошибаетесь. Я точно помню, что стул ушел от меня поздно ночью, когда трамваи уже не ходили. Но он благополучно добрался до своего дома. Когда через неделю я снова увидал его, он стоял на своем месте как ни в чем не бывало.
А вы говорите — лимонад. Да я его терпеть не могу. Особенно малиновый.
Старая печь
Каникулы я проводил у бабушки в деревне. Давно это было, но у меня осталось немало воспоминаний о том времени. Хотя, пожалуй, не так уж и много. Все стеклянные шарики я проиграл, рогатка потерялась, а у старого мяча спустила камера.
Остался на память только шрам на лбу, да бабушкины житейские премудрости:
«Не так страшен черт, как его малюют».
«Пахта девять болезней лечит».
«Своя ноша не тянет».
«Добрый совет дороже золота».
Однажды кто-то посоветовал бабушке установить в доме центральное отопление. Бабушка позвала меня помогать мастерам. Я с удовольствием согласился, хотя помощник из меня не ахти какой.
Скоро центральное отопление было готово.
Все говорили бабушке:
— Пользуйтесь на здоровье!
— Ну что уж, ладно уж… — кивала бабушка.
Я видел что она чем-то недовольна.
— Ты чем недовольна, бабушка? — спросил я вечером.
— Всем я довольна. А только жалко мне.
— Чего жалко?
— Старую печь жалко.
— Ее пора снести, — сказал я.
— Я ведь привыкла зимой сидеть у печи.
— А теперь будешь сидеть у радиатора.
— Оно-то верно… А только печь, она никому не мешает.
— Да ни к чему она! — твердил я своё.
Бабушка не стала со мной спорить. Погладила печь по старой привычке, и мы пошли спать.
Я лег в свою постель у печи, укрылся старой тяжелой периной. Чего-то мне недоставало.