Однако пора было собираться домой. «Домой» — это означало отнюдь не Бонн, а вначале Рендорф, потом и вовсе — Канденаббию. Коротко проинформировав правление ХДС о своих американских впечатлениях (Джонсона он охарактеризовал как «почти европейца» — несколько странный комплимент), Аденауэр 29 апреля вновь отправился на виллу «Коллина». Главным развлечением там была по-прежнему игра в «бочча». Впрочем, покоя не давали мысли о предстоящих в сентябре выборах. Брандт был опасный конкурент не в последнюю очередь потому, что он был из того же поколения, что и Кеннеди. Все это канцлер подробно обсудил с де Голлем, который 20 мая, через шесть дней после возвращения Аденауэра из Италии, прибыл с визитом в Бонн. Это был первый официальный визит в ФРГ первого президента Пятой республики. Оба — де Голль и Аденауэр — уединились в рендорфском доме, с ними были только их личные переводчики. В центре бесед были Кеннеди, его предстоявшая встреча с Хрущевым в Вене и, конечно, угроза победы социал-демократов на осенних выборах в ФРГ. Оба пришли к единодушному выводу, что Хрущеву нельзя уступать, но на вопрос Аденауэра, как считает де Голль, готовы ли англичане пойти на «политическое взаимодействие» в рамках ЕЭС, его собеседник высказал нечто маловразумительное и допускающее самые различные толкования — он уже начал плести свою паутину, в которую должен был попасть западногерманский лидер.
Тот, в свою очередь, все больше погружался в перипетии избирательного марафона. События мировой политики, в том числе прямо затрагивающие немцев, проходили мимо него как бы по касательной. Началась и закончилась венская встреча Кеннеди с Хрущевым. Последний выступил с очередным ультиматумом, повторив, что, если до конца года не будет достигнуто соглашения по Берлину, он подпишет мирный договор с ГДР. Кеннеди подтвердил старую американскую позицию, заявив в известном обращении к нации 25 июля, что численность американских войск в Германии будет в экстренном порядке увеличена. «Мы стремимся к миру, но не пойдем на капитуляцию», — заявил он в заключение речи.
В мире запахло ядерным пожаром, но Аденауэра ничто не могло заставить покинуть так понравившуюся ему виллу «Коллина», куда он отбыл 26 июля, рассчитывая пробыть там минимум две недели. Почти незамеченным для него прошло и сделанное 31 июля Макмилланом заявление о том, что Великобритания официально подает заявку на вступление в ЕЭС. Все поглощали партии в «бочча».
Аденауэр вернулся из Италии 10 августа и сразу с головой окунулся в избирательную кампанию. Хрущев к тому времени уже прекратил свои садистские игры вокруг Западного Берлина; если он когда-то и намеревался захватить его, то теперь понял, что из этого ничего не выйдет. Однако ситуация продолжала оставаться напряженной. В июле поползли слухи, что граница между Восточным и Западным Берлином будет вскоре закрыта; за один только этот месяц на запад ушли тридцать тысяч граждан ГДР; поток беженцев не иссякал. В начале августа Кеннеди сделал верный прогноз: «Хрущев теряет Восточную Германию. Он этого не может допустить. Если уйдет Восточная Германия, то уйдет и Польша, и вся Восточная Европа. Он что-нибудь сделает, чтобы остановить поток беженцев. Может быть, это будет стена».
Так оно и произошло. Рано утром в воскресенье 13 августа группы восточногерманских рабочих, действуя под прикрытием полицейских, начали возводить ограждения из колючей проволоки на границе между советским и западными секторами Берлина, а также по внешнему обводу западных секторов. Западные союзники были захвачены врасплох. Кеннеди был в своей летней резиденции в Хай-яннис-порт, Макмиллан охотился на фазанов в Шотландии. Целых два дня никто ничего не предпринимал.
Реакция Аденауэра была такой же вялой. В половине пятого утра, за два часа до того, как он обычно отправлялся на мессу, в его рендорфском доме раздался звонок: это был Глобке, который и сообщил ему новость о событиях в Берлине. Она не помешала ему как ни в чем не бывало отправиться через два часа в церковь. Позвонил министр но общегерманским вопросам Эрнст Леммер, умоляя его немедленно вылететь в Берлин. Аденауэр ответил категорическим отказом. 14 августа он появился на телевизионном экране вместе с Брентано, сообщив немецкому народу, что оснований для паники нет. К тому времени место колючей проволоки уже начала занимать стена.
Брандт обнаружил больше энергии и политической интуиции. Он-то как раз поспешно вылетел в Берлин, потребовал от западных держав выступить с протестом против нарушения четырехстороннего статуса города и отправил пылкое послание Кеннеди, где напомнил ему о его обещании защитить Западный Берлин и пути доступа к нему. По его инициативе было созвано специальное заседание западноберлинского сената, которое приняло резолюцию с осуждением «незаконных и антигуманных мер, осуществленных теми, кто разделил Германию, угнетает население Восточного Берлина и угрожает Западному Берлину».
Между тем Аденауэр как ни в чем не бывало возобновил свой избирательный марафон. Речи на массовых митингах следовали одна за другой: 14 августа — Регенсбург, 16-го — Бонн, 18-го — Эссен. В них он снова начал прибегать к методам личных нападок и инсинуаций, направленных против оппозиции. Говоря о ее лидере, он употребил формулировку «господин Брандт, иначе Фрам» — явный намек на то, что речь идет о лице, зачатом и рожденном «в грехе», вне святых уз брака: ' мол, что же можно ожидать от политика при таком происхождении? Это было слишком даже для комментаторов тех органов печати, которые обычно поддерживали христианских демократов. «Штутгартер цейтунг», к примеру, решила отплатить Аденауэру той же монетой, дав ему уничтожающую характеристику: «уличный оратор, иначе федеральный канцлер». На Аденауэра это не подействовало: два дня спустя, 20 августа, выступая на митинге на боннском автовокзале, он повторил свой намек, добавив еще один оригинальный тезис: оказывается, Хрущев построил стену в Берлине с одной-един-ственной целью — помочь СДПГ на выборах.
Это было не только глупо, но и контрпродуктивно: рейтинг ХДС/ХСС ощутимо упал — с 49 % в июле до 35 % в конце августа. Ответственность за это все единодушно возлагали на канцлера. Он стал терять кредит и у западных союзников. Кеннеди распорядился перебросить в Западный Берлин колонну мотопехоты на бронетранспортерах численностью в полторы тысячи солдат и офицеров. Вместе с подкреплением в Западный Берлин должны были прибыть вице-президент Джонсон и бывший военный губернатор американской зоны генерал Клей. Аденауэр робко попросил их взять его с собой. Оба высокопоставленных американца проконсультировались с послом США в Бонне Уолтером Доулингом (кстати сказать, это произошло в туалете дворца Шаумбург) и дали отрицательный ответ. Когда, наконец, 22 августа канцлер прибыл в Берлин своим ходом, ему был оказан прием, мягко говоря, прохладный. Подтвердился вердикт, вынесенный Герхардом Шредером: «Аденауэр утратил некогда столь сильно развитую у него способность к мгновенной, основанной на интуиции оценке ситуации... Ему, конечно, надо было бы пораньше показаться в Берлине».
Выборы 17 сентября подтвердили то, о чем говорили опросы общественного мнения: блок ХДС/ХСС потерял почти пять процентов электората и утратил абсолютное большинство. Он получил 45,3 % голосов и 242 мандата (выиграв за счет партий, получивших менее 5 % голосов). СДПГ существенно прибавила, получив 36,2 % голосов и 190 мест в бундестаге. Свободные демократы под довольно эффективным лидерством Эриха Менде (он придумал оригинальный лозунг: «С христианскими демократами — да, с Аденауэром — нет») набрали 12,8 % голосов и получили 67 мандатов.
Для Аденауэра это был, конечно, удар. Тем не менее он оставался лидером крупнейшей фракции и именно он должен был заняться формированием правительства. Задача была не из легких. Лидер СвДП Менде во время предвыборной кампании неоднократно заявлял, что пойдет на коалицию с христианскими демократами только при условии, что канцлером станет Эрхард. С другой стороны, он исключал и коалицию с социал-демократами, что объяснялось не в последнюю очередь тем обстоятельством, что СвДП финансировалась Конфедерацией немецкой индустрии, а ее члены далеко не были убеждены в окончательном отходе СДПГ от марксизма. Зависимость свободных демократов от субсидий магнатов бизнеса была хорошо известна Аденауэру, и наличие этой информации стало одной из его козырных карт в политической игре с целью заставить Менде снять всякие предварительные условия для вступления в коалицию с ХДС/ХСС.