К счастью для Аденауэра (как и для будущего Кёльна, и, вероятно, всей Германии), комендант проигнорировал этот демарш. Сухо поблагодарив бургомистра за информацию, он сообщил, что ничего сделать нельзя. Это не было трусостью. Профессионал-военный понимал то, чего не мог постичь человек глубоко гражданский, хотя и впавший в воинственный раж: одна батарея не сможет рассеять возбужденную массу, неминуемые жертвы лишь вызовут жажду мести; если бургомистр хочет, чтобы его разорвали на части, это его дело, что касается самого коменданта и его подчиненных, то их такая перспектива не очень прельщает. Упомянутая батарея, как и остальные воинские подразделения, находившиеся вне мест постоянной дислокации, получили приказ туда незамедлительно вернуться.
К чести нашего героя, он в конце концов пришел к разумному выводу, что надо заняться не героическими безумствами, а серьезными переговорами.
Время торопило. Солдаты уже начали срывать погоны с офицеров, на улицах появились освобожденные узники — еще в тюремной одежде. На стихийном митинге была принята резолюция о создании Совета рабочих и солдатских депутатов; в его состав были избраны по пять представителей от солдат и рабочих; в числе этой десятки оказался и Зольман; солдаты, собравшиеся в одном из залов ратуши, встретили появление на трибуне своих новых вождей бурными аплодисментами.
Еще целый день оставался до того, как стало известно об официальном отречении кайзера, Аденауэр еще был формально связан присягой на верность династии, однако бла-. горазумно решил, что это уже не столь важно. Он вступил в диалог с «мятежниками». Объединенными усилиями ему с Зольманом удалось предотвратить взрыв анархии. Однако для нашего героя это было все, что угодно, только не победа. Он впервые — нет, не упал, а просто споткнулся — на дороге вверх и выше, которая до этого момента была в общем и целом сравнительно гладкой. Он остался бургомистром, но исключительно но милости тех сил, которые он никоим образом не мог контролировать. Его город был в состоянии хаоса. Он потерял любимую женщину. Его страна потерпела поражение. Надвигалась оккупация. Ему было за сорок, и будущее не казалось особенно светлым. Впрочем, ни он, ни кто-либо другой не мог предвидеть тогда, насколько мрачным это будущее будет не только для него лично, но и для всей Германии.
ЧАСТЬ II
ВЕЙМАРСКАЯ ГЕРМАНИЯ
ГЛАВА 1
ГОРЬКИЕ ПЛОДЫ ПОРАЖЕНИЯ
«Я выполню ваш приказ, но так, как это мне подскажет моя совесть»10
Поражение — это всегда тяжелое испытание для нации.
Тем более когда оно сопровождается крахом старого порядка и старых привычных представлений о мире и своем месте в нем. Так это было в России в 1917 году, то же самое мы видим в Германии 1918 года. Неудивительно, что на территории того, что ранее называлось германской империей, воцарился хаос.
Нормализации обстановки отнюдь не способствовало то, что союзники-победители, каждый из которых в ходе войны преследовал свои собственные цели, долгое время никак не могли договориться между собой об условиях мира, которые должны были быть предъявлены побежденной Германии. Однако главные причины хаоса были внутригерманские. Кайзер, как уже говорилось, позорно бежал; в Баварии династия Виттел!10сбахов была свергнута в результате упоминавшейся революционной акции, организованной Куртом Эйснером; аналогичная судьба постигла и остальных немецких владетельных князей; все властные структуры оказались, таким образом, разрушенными.
Новому канцлеру Фридриху Эберту досталась незавидная миссия — восстановить элементарный порядок в ситуации, когда сама легитимность его правительства вызывала немалые сомнения (многие считали, что Макс Баденский просто не имел права назначать себе преемника), когда в стране перестала даже нормально функционировать связь и до Берлина с большим запозданием доходили — если вообще доходили — известия о том, что происходит, положим, в Мюнхене или том же Кёльне, когда не по дням, а по часам росла активность крайне левых сил, прежде всего приверженцев «Союза Спартака», которые требовали дальнейшего развития революции. Вся страна была охвачена стачками и бунтами; на улицах происходили столкновения вооруженных групп. Угрозу со стороны «спартаковцев» удалось нейтрализовать только к середине января 1919 года; методы, которые при этом были применены, включая убийство без суда и следствия двух наиболее популярных лидеров «Союза Спартака» — Карла Либкнехта и Розы Люксембург, — были, разумеется, более чем сомнительны.
. В Кёльне до таких драматических событий дело не дошло. Из центра — от правительства и от военного командования — поступали какие-то директивы, зачастую противоречащие друг другу, но на них никто не обращал внимания. Бургомистр оказался полновластным хозяином города, если не считать, конечно, городского собрания и расплодившихся как грибы Советов рабочих и солдатских депутатов. Депутаты собрания, похоже, сами не знали, что им делать в новых условиях, и не особенно мешали бургомистру, иное дело — Советы. Это были потенциальные очаги насильственной революции, «спартаковцы» там пользовались непререкаемым авторитетом, правда, их влияние ограничивалось в основном рабочими кварталами правобережья. Впрочем, и в центре города, перед ратушей, собирались тысячные толпы недовольных, требовавших хлеба, порой они врывались в кабинеты, наводя ужас на чиновников.
Аденауэр проявил себя в этой обстановке с лучшей стороны. По его инициативе был создан некий «Комитет общественного блага», в который были приглашены участвовать представители городского собрания, государственных служб, промышленников, банкиров, профсоюзов и, разумеется, Советов. Сам бургомистр, возложивший на себя функции председателя этого нестрого по составу органа, демонстративно стал носить на рукаве повязку члена Совета.
Одним из первых мероприятий, которое бургомистру удалось провести через «Комитет», было решение о создании в городе гражданской милиции. Задачей ее было предотвращение грабежей и вооруженных стычек на улицах. Пенсионеры и демобилизованные солдаты, составлявшие большинство новоиспеченных милиционеров, не могли, конечно, полностью справиться с порученной им миссией, но начало было положено.
Главная цель создания «Комитета» состояла, впрочем, в обуздании революционной волны: участие представителей Советов рабочих и солдатских депутатов в решении практических, рутинных задач управления городом должно было отвлечь их от утопических мечтаний, погасить их революционный пыл. Если таков был расчет Аденауэра, то он блестяще оправдался. Как лучше использовать портовые сооружения, как быстрее организовать репатриацию иностранных рабочих, как бороться со вшами, что делать с местными борделями — эти и подобные вопросы не укладывались в схему «класс против класса»; занимаясь ими, самые ярые революционеры приходили к выводу, что простых лозунгов и рецептов типа «долой буржуазию» здесь недостаточно.
В пользу сил «порядка», которые воплощали Аденауэр и его единомышленники, стал вскоре действовать еще один сильнейший фактор. Считать ли это выражением патриотизма или национализма (о терминах можно спорить), но, когда стали известны продиктованные союзниками условия перемирия, это вызвало у населения почти единодушную реакцию возмущения. Прежде всего общее мнение сводилось к тому, что они несправедливо жестоки: в Кёльне, как и в Германии в целом, немцы в массе своей явно не отдавали себе отчет в том, насколько сильно упала их репутация в глазах других народов. Для жителей Кёльна сюда добавлялась еще и обида на то, что их предали: именно их город оказался под пятой оккупантов, тогда как, положим, берлинцы остались при своих интересах, хотя если уж говорить о том, кто вовлек страну в эту несчастную войну, то это были как раз те, кто сидел в Берлине. С этой точки зрения преданной следовало считать и немецкую действующую армию. Кёльнцы, таким образом, оказались уже внутренне подготовленными к тому, чтобы встретить солдат, возвращающихся с фронта, если не как героев, то как товарищей но несчастью.