Таким образом, ко времени совместного с Шумахером визита в Берлин в июле 1946 года Аденауэр уже практически не имел соперников в борьбе за власть в ХДС. Его авторитет там был почти непререкаемым. «Они буквально молятся на него» — так характеризовал настроение рядовых членов партии «диссидент» Альберс в письме Кайзеру, датированном августом 1946 года. Из предшествующего изложения может создаться впечатление, что это далось Аденауэру легко, почти играючи. Далеко не так: непрерывные начиная с марта разъезды в стареньком «хорьхе» с чуть ли не засыпающим на ходу от усталости водителем, речи и выступления на массовых митингах, на заседаниях различных партийных органов, Зонального совета, провинциального представительства, на встречах с англичанами — все это требовало огромного напряжения сил, а для человека, уже перешагнувшего семидесятилетний рубеж, граничило с чудом. Можно только поражаться тому, как нашему герою удалось все это выдержать и не сломаться, тем более что в это время на него обрушилась личная трагедия — тяжелая болезнь супруги.
Гусей так до конца и не оправилась от того, что ей довелось пережить осенью 1944 года. Осталось то, что врачи называют посттравматическим синдромом — депрессия и бессонница. Хуже того: она пыталась бороться со своими симптомами приемом пирамидона (от которого она, напомним, будучи в тюрьме, чуть не отправилась на тот свет, проглотив цедую упаковку), причем, очевидно, постепенно увеличивая дозу, что вызвало тяжелое отравление всего организма. Костный мозг практически перестал вырабатывать белые кровяные тела, с помощью которых организм борется с инфекциями. С лета 1945 года, когда был установлен соответствующий диагноз, она стала проходить один за другим курсы лечения — медикаментами и переливанием крови. Это на время помогло: инфекции стали реже, развитие болезни удалось несколько приостановить. Самыми тяжелыми для Гусей были летние и осенние месяцы.
Между тем осень 1946 года стала для Аденауэра порой тяжелых испытаний на поприще политика. В различных зонах и землях прошли первые выборы в местные органы самоуправления. В британской зоне результаты, достигнутые ХДС, были вполне ободряющими, чего нельзя было сказать о выборах в Берлине. Кайзер возложил вину за свое поражение на ХДС западных зон: там отказываются перенести штаб-квартиру партии в Берлин и выдвинуть лозунг «социализации» тяжелой промышленности Рура, и это отрицательно сказывается на популярности ХДС восточной зоны. Аденауэр отреагировал в интервью газете «Ди вельт», где он прямо заявил, что Берлин не может считаться «центром притяжения» здоровых политических сил Германии: там слишком силен «прусский дух». Он предложил перенести столицу Германии на юго-запад, «куда-нибудь в бассейн Майна». Это был ловкий ход: Рейнланд был далеко от «бассейна Майна», так что Аденауэра нельзя было упрекнуть в том, что он руководствуется местническими соображениями, и к тому же он косвенно подтвердил верность достигнутой семью месяцами ранее договоренности с баварской ХСС (хотя, между прочим, там речь шла только о месте пребывания центральных органов партии, а не столицы государства, да к тому же никто не собирался претворять эту договоренность в жизнь — Аденауэр, во всяком случае, меньше, чем кто-либо).
Еще одна проблема возникла с формированием ландтага и правительства новой земли Северный Рейн-Вестфалия. Места в ландтаге англичане распределили между партиями в соответствии с результатами выборов в местные органы, и у Аденауэра не было особых причин протестовать против этого. Премьером они назначили Рудольфа Амелюнксена, что на первый взгляд тоже должно было устроить лидера ХДС. Это был старый знакомый Аденауэра еще со школьных времен, контакты между ними не прерывались и при нацизме. Однако как политик он был Аденауэру явно не симпатичен. В веймарский период Амелюнксен одно время входил в число доверенных лиц тогдашнего министра-пре-зидента Пруссии, социал-демократа Отто Брауна, и был близок ему по политическим взглядам. Этого нынешний лидер ХДС не мог ему простить. Аденауэр не желал ни сам входить в возглавляемое им правительство, ни санкционировать участие в нем членов своей партии. Однако нашелся ослушник — не кто иной, как Карл Арнольд, согласившийся принять предложенный ему пост вице-премьера. Ранее оказавший неоценимые услуги Аденауэру в продвижении на высшие ступени партийной иерархии, он теперь стал рассматриваться как опасный еретик, тем более что выступил за налаживание сотрудничества с СДПГ и остатками партии Центра. К тому же — страшное прегрешение в глазах Аденауэра! — Арнольд поддерживал неплохие личные отношения с Якобом Кайзером.
Все эти события развертывались отнюдь не в вакууме. На международной арене усиливалось противостояние Востока и Запада. В апреле — мае и июне — июле 1946 года в Париже прошли две сессии Совета министров иностранных дел четырех держав, где, в частности, рассматривался и германский вопрос. Единственным их результатом стало то, что американцы и англичане пришли к выводу: Советский Союз не собирается придерживаться совместной политики, согласованной в ходе Потсдамской конференции 1945 года. В этой ситуации американская сторона предложила английской объединить хозяйственные механизмы обеих зон. Англичане согласились. Так возникла Бизония — полу государственное образование с малоудачным названием, рождавшим ассоциации со стадом жвачных животных где-нибудь в прериях. Во время очередного заседания Зонального консультативного совета, проходившего в Гамбурге в августе 1946 года, заместитель военного губернатора генерал-лейтенант Брайан Робертсон сообщил Аденауэру эту новость. Очевидно, она была для него отнюдь не неприятной.
Весьма позитивно была воспринята им и речь государственного секретаря США Джеймса Бирнса, произнесенная им в Штутгарте 6 сентября того же года. По тону она резко отличалась от того, что немцы привыкли дотоле слышать от союзников. Чего стоила такая, например, тирада: «Американский народ желает помочь немецкому народу обрести почетный мир в обществе свободных и миролюбивых наций земного шара»28. Примерно такой же характер носило заявление, которое спустя месяц сделал в палате общин министр иностранных дел Великобритании Эрнст Бевин. Пожалуй, единственным диссонансом прозвучало решение французского правительства о фактической аннексии — впредь до подписания мирного договора — Саарской области.
Для Аденауэра вывод из этого международного положения был ясен: Германия скоро обретет более или менее независимый статус, и тем более важно, чтобы она подошла к этому рубежу уже сформировавшейся в духе его собственных представлений и образов. Другими словами — борьба и еще раз борьба, не только с Шумахером и его партией, но и с группировкой Кайзера — Леммера в собственной партии, с теми, кто их поддерживал и хотел сдвинуть Германию влево.
Однако как искусный тактик, Аденауэр умел выждать, на время отступить, пойти на компромисс, когда это диктовалось соображениями политической целесообразности. В апреле 1947 года предстояли выборы в ландтаг земли Серверный Рейн-Вестфалия, и обострение отношений между «правыми» и «левыми» в ХДС, между сторонниками «рен-дорфской» и «валлербергской» программ могло стоить партии многих голосов электората. Два человека — Альберс от «левого» профсоюзного крыла и Пфердменгес от «правого», представлявшего банковские и промышленные круги, — принялись под чутким руководством самого Аденауэра за выработку взаимно приемлемого компромисса. В начале февраля 1947 года продукт их коллективного творчества был представлен на обсуждение руководства ХДС британской зоны. Оно состоялось в маленьком шахтерском городке Ален в Вестфалии и закончилось единодушным одобрением представленного документа. Он получил название «Аленской программы».