Златоуст пытался искать вторую половинку, игнорируя списки. Ведь и без списков была у людей когда-то большая любовь: друг за друга без раздумий на смерть готовы были идти. Ужели человек стал вовсе беспомощным без просчитывающей за него каждый шаг системы? В итоге подобных исканий выходило, что да. Он переживал уже третье болезненное разочарование. Надо как можно скорее удалить из памяти неприятные моменты. С двумя первыми он расправился сразу, оставив только радостные воспоминания, а вот с Маданой отчего-то медлил. Ну да как только закончится конкурс, этот многодневный марафон красночтения, иначе навредит здоровью. Сиди потом в боксе клиники в обнимку с диагностом, теряй драгоценные дни без доступа к слушателю. Несмотря на достижения современной медицины, человеческая жизнь далеко не бесконечна, а ему ещё столько нужно успеть прочитать. Сердце болезненно кольнуло. Да что же это сегодня происходит? - Твой выход, гуд лак,- шевельнулся в ухе Винур, бессменный импресарио Златоуста. - Оригато, амиго, - улыбнулся краснословец, подобрал спадающие на пол одежды и вышел в светлый коридор, соединяющий комнаты конкурсантов с лестницей, ведущей к сцене.
"Роза мира" великолепный концертный зал, построенный полвека назад в точке Лагранжа между Землёй и её бессменной спутницей Селеной, представлял собой огромный, парящий в пространстве белый цветок с нежными тонкими лепестками - трибунами. В ясную ночь это величественное сооружение видно с Земли. В древности сказали бы невооруженным взглядом, однако возможность, используя мощность любого телескопа наблюдать космос его «глазами» в диапазоне от радио до гамма излучений, теперь обычна для каждого человека. Златоуст любил выступать на этой грандиозной площадке. Стоя на круглой арене между пылающим диском солнца, подслеповатым оком Луны и красавицей Землёй. Будто читаешь для разверзшейся бездны, что затаив дыхание внемлет твоему глубокому голосу, живописующему дела давно прошедших лет. Здесь он получил своё первое золото за «Постороннего» Альбера Камю, вернее, за одухотворение повести. Тогда казалось, он поступил правильно, силою полутысячи языков наполнив эмоциями плоское, лишенное эмоций описание бытия и смерти молодого человека, превратив его в упоительное повествование. Очарованные зрители устроили продолжительную овацию еще до подведения итогов. Провалив следующий полуфинал, он понял, почему Камю писал на «нулевом градусе восприятия», вроде бы безыскусно, невыразительно, но тогда Златоуст порвал текст, озарив его своим сиянием: так писали рецензенты, желавшие вдохнуть в текст хоть каплю жизни из той, что намеренно удалил автор. Златоуст поднялся по широким ступеням - дышать стало легче, плечи расправились сами собой. Привычка отбрасывать всё наносное перед встречей со зрителем сыграла свою роль. На сцену, под очарованный вздох зала, краснословец взошёл уверенной поступью, пропуская мимо ушей превозносящие его слова ведущего программы и сосредоточившись на главном. По условиям финального поединка произведение для чтеца выбиралось ему не знакомое. Когда таких текстов не оставалось, он не мог более принимать участие в конкурсе и занимал почётное место в жюри, составляющее на сегодняшний день двенадцать человек. Все на самом закате жизни. К следующему конкурсу судейский состав почти полностью изменится, но нет для краснословца высшей награды, чем хотя бы раз попасть в эту почётную когорту. Златоуст сдержанно поклонился и поспешил занять своё место на трибуне. Зал затих в предвкушении.
В воздухе появилась текстограмма произведения, как появилась и перед каждым из зрителей, чтобы удобней было следить за творчеством великого чтеца. - Николай Васильевичь Гоголь «Страшная месть», - прочитал он, как это было принято, на языке оригинала. Зал зашевелился, загудел. Многие из тех, кто прибыл сюда своим ходом, негромко переговаривались. Впрочем, виртуальные зрители - прозрачные тени людей - задвигались тоже. От жуткого названия кровь прилила к голове. Перекормленные благоденствием люди жаждали впрысков адреналина, оживляющего застоявшиеся жилы. Смотреть на зверства воочию, как это делали предки, снимая фильмы ужасов, было слишком для их тонкой душевной организации, а вот послушать и представить себе в меру собственного воображения - самое оно. Общество лишенное страха за себя, лишено и понимания чувств, да и к чему оно, понимание, главное яркие впечатления. В угоду публике конкурс в последние годы изменили и теперь ни Роб-Грийе, ни Камю, ни Сартру, ни Крансинору с их «нулевым градусом» более сюда не проникнуть.