Проще простого — дал сигнал, что подозреваешь то, что ты раскрыт — и максимум через семь дней будешь дома. Это проще чем кажется, в конце концов Ирландия всего лишь небольшой остров, вышел на берег в условленном месте и в условленное время — и тебя подобрала яхта. А там — возможно, под свинцовой толщей воды в открытом океане, в десятках миль от берега скрывается, ждет тебя подводная лодка. И уже дома, в Санкт Петербурге ты сполна вкусишь положенных тебе почестей, получишь жалование за все годы работы — оно переводится на номерной счет в Офицерском обществе взаимного кредита. Дадут орден — конечно, просто покажут и заберут обратно — как же, «без права ношения до дня отставки», за славные дела на ниве шпионажа по-иному и не награждают, профессиональный разведчик даже удивится, случись по иному. И дальше — обычная жизнь флотского офицера — скорее всего на первое время засунут куда-нибудь на Тихоокеанский флот, на хорошую должность в контрразведку, пока все не уляжется…
Свобода… От всего… От постоянного напряжения — когда ты как сжатая до упора пружина. От ожидания ночного стука в дверь, шороха крадущейся к окнам группы захвата. От постоянных проверок — не упал ли тебе на хвост кто-нибудь. От смертельной опасности белфастских улиц, от запаха взрывчатки и паленого мяса, от происшествий. От зверств и безумия межконфессиональной резни, от глаз двенадцатилетнего пацана, который подстерег своего сверстника, вся вина которого была в том, что он по другому молится Богу — и перерезал горло, а теперь смотри на тебя и говорит, что его нельзя судить, потому что ему всего двенадцать лет. От того, что никогда не забыть и не понять, от того что тебе будет являться по ночам в кошмарных снах и когда дом твой наполнится веселой возней внуков — и они будут спрашивать, почему дед так неспокойно спит по ночам.
Свобода…
Честно спросил себя — хочу ли я туда, назад. Подумал. И честно ответил.
Не хочу.
Не все еще сделано. Далеко не все…
Вспоминая первые месяцы моей жизни в этом городе, я могу вспомнить только одно — как мне было тогда тяжело. Нет, надо мной не довлел страх разоблачения, было просто не до этого. Сам город — с запредельной концентрацией ненависти, с бьющим в нос запахом беды — крови, взрывчатки, пороховых газов — сам город буквально убивал меня. Наверное, попадись в полиции кто-нибудь повнимательнее — меня бы на этом и раскрыли, сразу — поняли бы, что я не местный, не тот за кого себя выдаю. Но здесь мало кто смотрел друг другу в глаза — это было не принято…
А теперь…
А теперь этот истерзанный вековой ненавистью город постепенно становился мне близким и родным, он был как толстая заноза в пальце — которую невозможно терпеть, но если попытаться выдернуть — и становится еще больнее, намного больнее. Постепенно я начал понимать этот город — что, где и почему в нем происходит. Я научился оценивать прохожих — не топорщится ли одежда, скрывая оружие, не является ли эта шапочка скатанной до поры маской. Я научился жить в этом городе — и город принял меня. Теперь я уже чувствовал свою общность с ним и даже боялся покинуть его…
И прежде чем я его покину — я должен найти ответ на вопрос — что же все так и произошло. Что происходит и что произойдет в будущем. Что все это значит?
Как раскрыли О.Доннелла? На чем он провалился? Зная его я мог сказать — несмотря на пьяный, растрепанный и забулдыжный вид он был себе на уме — даже пьяный он четко понимал, что происходит и четко чувствовал, когда пахнет жареным. Он не проболтался бы по пьянке в пабе, он бы не проявил неосторожность, добывая информацию — особенно если учесть то, что конкретной задачи по добыванию информации я перед ним не ставил. А если бы и поставил — он ни за что бы не начал ее выполнять, если бы почувствовал, что дело пахнет жареным. Он держался в ИРА достаточно долго, видел, что происходит с теми, кто стучит в Особый отдел — и не имело ни малейшего желания — чтобы это же самое произошло и с ним тоже. При малейшей опасности он бы ушел на дно, нашел бы меня — в конце концов и полиция и Четырнадцатое управление всегда честно, без обмана выполняло взятые на себя обязательства перед осведомителями. Им меняли внешность, выписывали новые подлинные документы, давали деньги, отправляли в Индию, в Австралию, в любую глушь — даже на континент. За этим особо следили — стоит только пройти слуху, что бобби или контрразведчики подставили своего осведомителя — и на следующий день мы разом лишимся всех своих источников информации. Разом! А разведслужбу без источников информации можно закрывать за ненадобностью.
Так на чем же все-таки прокололся О.Доннелл? Начал задавать вопросы и на это обратили внимание? Навряд ли. Во первых — вопросы и задавать не стоит — нужно просто быть своим человеком во вех барах, где пьют интересующие нас люди, внимательно слушать и ничего не пропускать мимо ушей. Даже вопросов задавать не надо — ирландец по градусом хранить секреты не умеет. Во-вторых — в ИРА существовала контрразведка, и поэтому вопросы поимки британских стукачей ложились на нее, остальные этим не сильно морочили свои хмельные головы. Нужно было отчудить что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы на тебя обратили пристальное внимание.
Кто-то сдал? Кто?
Грей…
Не было Грея — не было проблем. Появился напарник — появились и проблемы.
И снова не сходится. Зачем ему это? Неужели, перекупили даже человека из САС? Будь я британским сержантом — я бы знал кому и как задать вопрос — британский сержант может узнать любую информацию относительно того, что происходит в частях ее Величества, даже секретную. У британского сержанта от другого британского сержанта секретов нет. Но этот канал информации для меня закрыт наглухо. Во-первых о британской армии я знаю намного меньше чем должен, во-вторых — я даже хуже гражданского. Я моряк, земноводное, морда для того, чтобы почесать кулаки в баре при встрече — здесь сухопутные так же ненавидели морских, как и в России.
Сболтнул? Может быть. Но кому — он же только что приехал, в городе никого не знает. Где, как, кому он мог проболтаться об агенте? Не пацан ведь — знает в какие игры здесь играют и что стоит на кону.
Потом — если он сознательно работает на них — зачем он не пристрелил меня тогда, не взял в плен? Зачем убивал своих? Зачем сунулся со мной через границу — мог бы отказаться? Мог! Под любым предлогом. И не просто отказаться — но сообщить куда я поехал чтобы меня задержали — стал бы стукачом, но начальство бы слова не сказало, похвалило бы даже. Но ведь поехал, сунулся в самое пекло.
Остается только одно. Та самая промашка Грея, когда он вышел из машины и тронулся в дом, следом за мной. Вот тут он просто промахнулся, сделал то, что делать было ни в коем случае нельзя. Если за домом О.Доннелла следили — у контрразведки ИРА сразу бы появились к рему неприятные вопросы. Неужели все-таки это? Как глупо… Одна промашка и…
Но ведь тогда получается, что за домом О.Доннелла уже следили — значит, уже подозревали, уже он сделал что-то такое, что привлекло внимание. И опять приходим к тому же — что он где-то засветился, непонятно где.
Какую роль во всем этом играет Кевин О'Коннел? Серьезный человек — командир батальона, один из основных командиров террористического католического подполья в Белфасте. В последнее время говорит всем, что надо завязывать, вступил в Шин-Фейн, стал их региональным координатором, но… свежо предание. Те, кто со слезами на глазах и крестным знамением клянутся тебе, что завязали — на самом деле такие еще опаснее. Если террорист из ИРА говорит что завязал — скорее всего, он просто ждет, когда ты повернешься к нему спиной.