— У Честертона то же самое, но только он, в отличие от Толкиена, не нуждался в эвфемизме “хоббиты” — он прямо называет вещи своими именами.
- Ну так он писал в другом жанре. А вообще, вера в простых людей — английская традиция. Немецкое изобретение — вера в гениев..
Снимающий границы Интернет
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика
Пафос традиционного общества — утверждение границ. Пафос современного мира — их ликвидация.
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика
— Мне хотелось бы предложить вам для обсуждения какую-нибудь тему, максимально далекую от еврейских религиозных проблем.
- Пожалуйста, но я не уверен, что вам это удастся.
— Почему?
— Видите ли, с точки зрения иудаизма мир со всем, что в нем есть, дан человеку для освоения и размышления. Поэтому любой предмет, любое явление заслуживает религиозного осмысления.
— Ну, а скажем, интернет он тоже заслуживает?
- Почему бы и нет? Интернет очень интересное явление. Один из символов нашего времени, резко противостоящий миру традиционализма. Традиционный мир весь построен на границах. Границы это его пафос, непременная часть его веры, его понимания жизни.
— Что вы имеете в виду, говоря «границы»?
- Я говорю о границах в самом широком смысле, то есть не только о границах между государствами, хотя и о них, разумеется, тоже (они-то для Интернета абсолютно проницаемы). Я говорю о границах, запретах, ограничениях, разделениях и разграничениях в целом. Например, для греков в древности была очень важна культурная граница между эллинами и варварами. В традиционных обществах существует четкая граница между «можно», «нужно» и «нельзя». В разных культурах эти понятия могут иметь разные наполнения, но сам феномен один и тот же. В чем главный пафос Интернета? В кардинальном снятии границ. А если взглянуть чуть шире, это ведь важное самоопределение современного мира в целом: абсолютная открытость и снятие всех границ, полное их упразднение за ненадобностью. Речь идет не о каких-то изживших себя, утративших свой смысл границах, а о границах вообще, границах как таковых.
Проблема в том, что, когда открытость, казалось бы, достигает максимума, она порождает проблему границ на новом уровне.
— Вы могли бы привести какой-нибудь пример?
- Да сколько угодно! Не так давно в США было проведено исследование интеллекта различных этнических групп. В результате исследователи пришли к выводу, что IQ (принятый в науке коэффициент интеллекта) у афро-американцев ниже, чем у других обследованных групп. Результаты этой работы отказались печатать все издания, куда исследователи обращались. Причем, что интересно, никто не ставил под вопрос метод исследования, никто не ставил под вопрос научную корректность. Но просто, оказывается, существуют определенные границы того, что можно говорить и печатать, а что ни при каких условиях нельзя.
— Само слово «афро-американец» свидетельство границ корректности, которых не так давно вообще не существовало.
- Ну да, конечно. Забавно, что аббревиатура «РС» обозначает и персональный компьютер, и политическую корректность. Так вот РС в смысле политической корректности входит в явное противоречие со свободой слова, которая в принципе никакой политической корректностью ограничена быть не должна. Или пример совсем из другой области: существуют ли границы искусства, и если да, каковы они? Как-то в музее мне попался на глаза концептуальный экспонат, который представлял собой размещенные в пространстве предметы нижнего белья. Произведение называлось: «Вечность». Дело совсем не в том, что у меня несколько иное представление о вечности, а в том, кого выставлять в музее: в ситуации отсутствия критериев каждый может претендовать на то, что он художник. Я мог бы привести еще массу примеров, но принципиально они ничего нового не прибавят. Мир без границ противостоит миру с границами. Можно задать вопрос: какой из них лучше? Но на него нет объективного ответа: ответ зависит от выбора отвечающего: в каком мире он хочет жить. Это связано не с политикой, но с общим восприятием мира и жизни. Мир находится сейчас в поисках новых границ, новых парадигм: старые уже перестали удовлетворять людей, а новые еще не найдены.
— А как быть с религиозным осмыслением то, с чего вы начали?
- «Новое», «старое» эти слова сами по себе достаточно неопределенны, они нуждаются в уточнении. Новое относительно чего? Относительно чего-то уже существующего, ставшего привычным и само собой разумеющимся? Но в таком случае «новые» парадигмы могут на самом деле оказаться очень старыми. С другой стороны, то, что представляется многим старым, может содержать неисчерпаемый потенциал новизны.
Разумеется, речь идет здесь не об обветшалости и слабости: такая старость не может содержать ничего нового и позитивного. Скорей уж это удел многого из того, что совсем недавно почиталось большой новостью. Жизнь показывает, что тотальное снятие всех и всяческих границ, как правило, не способствует здоровью: ни физическому, ни духовному. Между тем проверенные временем старые истины и старые границы с их «можно», «нужно», «нельзя» по-прежнему сохраняют молодость, силу и обаяние.
И может быть, нынешнее разрушение границ как раз и позволит взглянуть на эту проблему по-новому. Так бывает, когда сносят обветшавшие и давно отслужившие свой срок постройки, и вот, благодаря этому, открывается вдруг вид на древнее прекрасное здание, который эти никчемные дома закрывали.
«Новое время»
О несовершенстве мира
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика
— В прошлый раз мы с вами говорили об интернете как о символе мира, который хочет жить без границ. И о том кризисе, который возникает при последовательном снятии всех границ и оборачивается поиском новых границ: новых «нельзя», «можно» и «нужно». И вы сказали, что в результате этого кризиса человек поворачивается лицом к традиционным ценностям.
- Вовсе не обязательно. Но это одна из возможностей. Одна из многих возможностей.
— Ну, хорошо, положим, он делает именно такой выбор. Не окажется ли он в своеобразной ловушке, перейдя от мира без границ к законсервированному, архаичному и враждебному современности миру с железобетонными границами, через которые не то что птица — не может перелететь даже ветер времени?
- Ну, почему же непременно «законсервированному, архаичному и враждебному»? И потом, ведь нередко бывает, что ветер времени — это чумное поветрие; тогда пусть он действительно лучше задержится на границе, и если она способна это поветрие удержать, то честь ей и хвала! Впрочем, проблема, о которой вы говорите, реально существует. Действительно, отличительная черта традиционного общества — нелюбовь к новшествам. Это, кстати, относится и к науке и к бизнесу. Вспомните, сколько веков держалось в науке аристотелианство и как институт цехов боролся против любых нововведений. У традиционного общества настоящий страх перед новыми вещами. И этот страх религиозно обоснован: Всевышний не создал этих вещей? Ведь не создал? А раз не создал, значит, и не надо. Если бы Всевышний хотел, чтобы мы летали, мы бы рождались с крыльями.