Конечно, Шарон может говорить разные слова. Кто же будет возражать против того, чтобы был мир. Вопрос в том, что вы собираетесь делать для того, чтобы его достичь.
Даже вы не настолько молоды, чтобы не помнить, как, например, мир определялся Советским Союзом: миром называлась то, что хорошо для Советского Союза. И это было определением. Имея такое определение, легко можно заключить, что советские танки — это танки мира. А американские танки — это танки войны. Очевидно! Если вы определяете «Мир — это то, что хорошо для меня», то ваши танки, ваши ракеты, ваши атомные бомбы будут «оружием на страже мира». И они это говорили много раз!
— Это еще связано с тем, что в русском языке мир — это омоним, означающий и противоположность войны и вселенную.
— Да, в русском языке так, но в иврите это не так, и в арабском тоже не так. В арабском языке есть замечательное слово «салам». Оно имеет массу разных смыслов в том числе на духовных уровнях. Но вопрос в том, что конкретно люди имеют в виду, говоря «салам». И в большинстве случаев имеется в виду «если вы будете делать, что я хочу, чтобы вы делали, — это и будет мир — салам».
Израиль находится в замешательстве. И нет никого, кто указал бы другой ясный путь, что надо делать. Я читал много прекрасных работ. И, в основном, это те же самые слова, только слова. Но чтобы это было с одной стороны правильно, а с другой — выполнимо, — таких предложений почти нет.
Одно из самых лучших решений этих всех проблем было бы привезти 6 млн. евреев в Израиль и разместить их за пределами зеленой черты. Ситуация сразу станет совсем другая. Это — очень хороший совет.
— Но Америка не позволит это сделать.
— Нет, дело не в том, что Америка не позволила бы. Евреи не захотят ехать! Евреи не захотят приезжать в Израиль.
Так что не Америка, сами евреи не захотят приезжать. Вот почему вы не сможете это исполнить. Вы можете говорить, что это было бы прекрасным решением. Вы можете высказать много других прекрасных решений. Но они будут хорошими, если на них согласится противоположная сторона. Например, есть предложение об обмене населением. Об обмене населением между Израилем и арабскими странами. Это хорошая идея, очень правильная и справедливая, и имеет массу подтверждающих прецедентов в истории. А на практике это не может быть сделано. Вы можете стать членом Кнессета и рассуждать об этом.
Как я понимаю, любое правительство Израиля имеет очень мало возможностей в области международных отношений. Наш выбор, по которым мы можем идти, — очень ограничен. Потому что у нас мало силы, и потому что мы живем в очень напряженном месте на Земле.
Еще одно ограничение связано вот с чем. Если бы какие — то подобные вещи случались где — нибудь в Африке, все было бы иначе. Что бы ни произошло в Израиле — становится немедленно новостью во всем мире. И поэтому то, что случается в Израиле — это как пылинка в глазу. Вы можете иметь килограмм грязи на вашей ноге и об этом не беспокоиться. Но если хоть чуть — чуть попадет в ваш глаз — это заметите сразу.
Поэтому есть вещи, которые могут быть сделаны в Африке, в Латинской Америке. Их, например, постоянно делают в Колумбии. Но их нельзя сделать у нас.
— Спасибо. До свидания.
Освободители мира
Интервью опубликовано в газете «Вести», 23 декабря 2004 года.
ЖЕСТОКОВЫЙНЫЙ ХАРАКТЕР — Ирина Солганик
Знаменитый раввин Адин Штейнзальц, переводчик Талмуда, популяризатор иудаизма, почетный доктор крупнейших заграничных университетов, основатель школ и йешив в Израиле и просветительских учреждений в России, принимал нас в центре собственного имени, расположенном в чудном центральном иерусалимском месте. Вопросов к нему накопилось множество; выдающийся человек, чей, вероятно, главный жизненный подвиг заключается в переводе Вавилонского Талмуда на современный иврит, в сопровождении справочного аппарата (вышли уже 38 томов), благосклонно готов был на все ответить. Сидя у компьютерного экрана, он набивал и посасывал видавшую виды трубочку, при этом глаза его были необыкновенно светлы и живы, смеялись и занимались чем-то своим.
Пятнадцать лет прошло с того знаменательного момента, когда раввин Штейнзальц открыл первую в России йешиву (впрочем, сгоревшую в 1996 году). Ныне он по-прежнему занят распространением на российских просторах еврейского образования — во всяком случае, в Москве имеется возглавляемый им культурно-образовательный центр, существующий в единстве и гармонии с иерусалимским Институтом изучения иудаизма в СНГ. Это обстоятельство, собственно, и послужило отправной точкой для нашей пространной беседы, перекинувшейся в дальнейшем на темы каббалистические и политические и затронувшей также психологию и тяжелый еврейский характер.
— Уважаемый рабби, последние пятнадцать лет вы пытаетесь привить российским евреям интерес к иудаизму. Но почему, по-вашему, в России не произошло того, что можно было бы назвать еврейским национальным пробуждением?
— Как вы справедливо заметили, я пытался расширить и углубить интерес российских евреев к иудаизму, — в этом и состояла главная цель. Что же касается пробуждения в широком смысле, то могу ответить вам следующим образом: у всех народов в СНГ произошло национальное пробуждение, у евреев — в значительно меньшей степени. Почему — вопрос чрезвычайно сложный; быть может, речь идет о единственном успехе Сталина, которому удалось сломать еврейский народ. В остальном, на мой взгляд, он преуспел не слишком.
У российских евреев полностью исчезло ощущение национальной гордости; между тем именно эту гордость мы пытаемся пробудить на протяжении последних пятнадцати лет. Ведь признаться в своем еврействе можно двумя способами. Первый из них подразумевает, что я не виновен в том, что — еврей, и если бы мог, от этого бы избавился. Но можно положить точно ту же песню на другую мелодию — объявить, что я получил свое еврейство по наследству и отнюдь не собираюсь от него отказываться. Напротив, будучи персоной королевских кровей, я готов взять себе в жены только принцессу.
Одна из главных проблем состоит в следующем — раньше евреи жили довольно скученно, в каждом городе было известно, где именно они обитают. Сегодня такого нет, евреи повсюду, и при этом не поддерживают друг с другом отношения; посему почти невозможно выяснить, где они есть, а где их нет. Мне рассказывали о таком случае — представители «Джойнта» явились в некий город в Сибири и направились к мэру, о котором было известно, что он — еврей. Мэр ничего не знал о других своих соплеменниках и порекомендовал посланникам «Джойнта» обратиться к некой даме из местного дома культуры, сказав, что, может, она в курсе. Выяснилось, что сама эта дама — еврейка, о чем мэр не догадывался, несмотря на то что они вместе проработали лет двадцать. В общем, взявшись за поиски евреев, люди из «Джойнта» выяснили, что таковых в упомянутом городе — полторы тысячи. При этом каждый еврей предполагал, что он — единственный в этой местности.
Я сам побывал во множестве мест, от Калининграда и до Хабаровска. Помнится, в Алма-Ате мне сказали о том, что многие до сих пор боятся признаться в своем еврействе — и это не на Украине, а в Казахстане, где антисемитизма никогда не было.
Одно дело, когда евреи собраны в одном месте и к ним можно обратиться как к общине; совсем другое, когда они рассеяны — в этом случае до них весьма трудно добраться. Мы пользуемся, конечно, еврейскими газетами, но с их помощью отнюдь не всегда удается установить связи и отношения, ведь аудитория некоторых из них не превышает пары десятков читателей; впрочем, это только часть проблемы.