Корифей
И кто взамен тебя?
Адмет
Не хочешь ли?
Корифей
Нельзя мне, не достоин я
царя сменить.
Адмет
Я разрешаю.
Корифей
Страшно мне.
Адмет
Вот так и все. Хожу по дому – комнаты
пусты, все разбежались, а найдешь кого,
случайно встретишь – очи долу, мается,
боится отвечать, как будто я его
спрошу о жертве. Гнусно, если жалкая,
пустая жизнь дороже вам, чем царская.
Не видят, что грядет: умру – с собой возьму
спокойствие страны. Благополучие
окончится, лишь руки, утружденные
правлением, вдоль бела тела вытяну.
(Приближается к корифею и чуть ли не хватает его за грудки.)
Не гражданин – лукавый раб, предав царя,
живи в стране загубленной. О, стоит жизнь
твоя позора Родины – труслив народ!
Корифей
А ближние, родня твоя?
Адмет
От них лишь жду.
Появляются Ферет и Периклемена.
Корифей
Гляди – идут.
Адмет
Отца я вижу с матерью.
Я знал, что не оставите. О, кто из вас
искупит сына? Сердце надрывает мне
вид обреченных гибели родителей.
Периклемена.
На кого, сынок, оставляешь
малых детей, жену?
Родителей безутешных –
гОрю, свою страну,
Фессалию дорогую, –
ворогу: защитить
некому будет – сирый
край станет слезы лить
горькие пораженья:
нет тебя, свет угас!
На кого, сынок, оставляешь
ты безутешных нас?
Ферет
Пьян горем, прям ко гробу
пряну – не вынести
горя мне – мех утробу
опорожнил – трясти:
сух, труха – смерти следом
следую, весь дрожу –
был тебе страх неведом –
спать тебя уложу
чистого, в новом платье –
лапником обложу –
тихую ночь заклятьем
сильным приворожу.
Адмет
Что, матушка, что, батюшка, сыновний век
вам краткий не в упрек? Довольно пожили,
о чем жалеть, казалось бы: подонки, скорбь
на дне ковша, а мне свежо и молодо
жить можно.
Ферет
Смерть в горячке боя взвихренной
за родину не страшно, за семью принять:
мгновение одно – готово: нет тебя,
бойца, – или победа, вИна, женщины,
покорные насилию, замки дверей,
грабительством отомкнутые.
Надо – я
на рать пойду, стократ превосходящую:
как ни сильны враги, весы качаются
в руках у Зевса – сколько раз, слабейшие,
мы брали верх! Когда б на безнадежный бой
мы не ходили, не было бы Родины…
Но ты иного просишь…
Вот уж действительно без надежды
хотя бы на чудо, на призрак благополучного исхода,
без упоительной дерзости,
тихо, не как герой,
но как приговоренный или самоубийца,
сойти в глубь Аида,
на каждом медленном шагу,
на каждом прОклятом шагу
спотыкаясь и падая,
благословляя неловкость и медлительность,
ибо иду против всякого собственного естества,
ибо иду против всякой собственной судьбы.
Отрезвел окончательно от приближающейся смерти,
трезв и обречен к ней иду.
Мысли, плоть, душа – все борется, все упирается,
противится понуканиям.
Нет во мне такого немыслимого упорства.
Не сын мне просящий об этом.
(Ненадолго припадает к бурдюку и продолжает, немного успокоившись.)
В час смертный, час положенный, час утренний
боль стиснет сердце, я руками слабыми
грудь растерзаю: сын мой! – на тесовый гроб
пьян кинусь в исступлении – в прах выплачу
невидящие очи – воем взвою: сын! –
и, к телу припадая, обезумевший,
я прокляну богов, и боги вечные
вменять отцу не станут гнев – долг выполню
последний, скорбный – вышлю горевестников
во все концы земли – я поминальные
устрою игры – будет победителям
твое наследство в дар – столы разломятся
от снеди горькой, от сластей, от темных вин –
богатство расточаю, в храмы жертвую
несметную казну… Ну, а найдешь кого
взамен себя на смерть, я столь возрадуюсь,
сколь рад и пьян, рожденье сына празднуя,
был тридцать лет назад.
Пошли, жена,
нам здесь нельзя.
Периклемена.
Страшно, сынок оставлять
тебя тут, в пустом краю:
нынче ветрено, ветер сей
душу выдует, увлечет
в дали дальние – в крик кричу:
"Ты зачем мне, моя душа,
без сынка!" Мы стоим с отцом,
старики, за сегодня о-
сиротели; вернемся в дом –
нет тебя, разведу огонь –