Посещения театров обоих миров (магического и маггловского), сперва на родине, а потом и на континенте (и магической силы, и политического веса директора вполне хватало для создания международных портключей).
Это было потрясающе. Провести ночь, бездумно бродя по улочкам Праги после вечернего балета в Мариинке, чтобы утром выпить кофе в одной из многочисленных маленьких кофеен Парижа, а потом отсыпаться всю субботу, воспользовавшись тем, что посещение библиотеки директор временно ограничил личным приказом, в связи с ремонтом и установкой стеллажей.
Это было немыслимо. Это было невероятно. Это было ничуть не удивительно, что в один из вечеров директор вдруг встал на колено и достал из складок мантии бархатную коробочку с кольцом.
Все слишком походило на сказку. Все было так удивительно, так странно, что Ирма растерялась и... согласилась.
Согласилась, как в воду прыгнула. Даже не вспомнив слухи, ходившие о любовных предпочтениях директора.
Зато сплетники вспомнили. О, да!
Мигом набежали “доброжелатели” и “спасатели”. Мигом зашипела Трелони, с которой мадам Пинс никогда не ладила. Скривился Филч, строя из себя брошенного и преданного.
Аргус, правда, одумался быстро. Их связывала дружба, которую, по счастью, удалось хоть как-то сохранить.
Вот только ни одна женщина не забудет, как ее оставили наедине с пугающей проблемой (если не учитывать ситуации с обливейтом, разумеется). Не забудет и Ирма Аргусу его “поиски кабинета под студию”, когда он был нужен ей рядом с библиотекой.
Впрочем, хорошо, что все так устроилось и разрешилось.
А злоязыким быстро прищемил этот их бескостный орган лично директор. Навык жестко осаживать недовольных, который всегда пугал до дрожи и саму мадам Пинс, никуда не делся. Любой, хорошо знающий Альбуса, всегда мог разглядеть этот ледяной колючий вихрь даже в самом веселом его прищуре.
- С тобой стало холодно, – сказала Светлана.
Альбус не понимал, чего хочет эта странная маггла. Что он должен сделать? Обнять ее и сидеть так, не вставая? Есть ведь дела, заботы, хлопоты.
Денег дома достаточно, хозяйственные дела все решены – что ей нужно?
Что вообще значит: “Холодно”? Шубу ей купить?
Альбус Дамблдор никогда не любил женщин с их странными желаниями и невообразимыми понятиями о пристойном поведении.
Он быстро выкинул из головы слова чужой и ненужной ему тетки. Через два дня состоится встреча, необходимая для поездки в Лондон. Нет времени на глупости.
- Альбус, ты, конечно же, скажешь, что это всё женские глупости... Ты меня знаешь, я не склонна верить сплетням... Но слухи о тебе и Ирме, они возмутительны! Необходимо пресечь их на корню!
- Так я и пресек, вроде. Прищемил языки самым говорливым. Что, еще кто-то вылез?
- Нет, я говорю не о Сибилле, которую ты напугал. Нет-нет, – быстро произнесла Минерва, заметив, что начальник возмущенно вскинулся, – я отлично понимаю необходимость такого поступка. Мы не очень ладим с этой шарлатанкой, сам знаешь. К тому же она перешла все границы с этим своим заявлением, что Ирма выйдет замуж за того, кто забыл свое имя и род. Возмутительно! Я вообще считаю, что ее стоило не пугать, а увольнять в тот же день!
- Минерва, куда увольнять? Ты профессора по ЗоТИ нашла, чтобы профессора по предсказаниям гонять?
- Можно вовсе исключить этот предмет из программы, – поджала губы непримиримая шотландка.
- ЗоТИ? Так я бы с удовольствием. Но Министр очень просил так не делать. А я уже новую аббревиатуру придумал, план набросал... Представляешь, раскидать боггартов и гриндиллоу к УЗМС, люмосы всякие – Флитвику поручить разучивать. Я, признаться, вообще слабо понимаю, чем люмос помогает в защите от Темных Искусств. От темных коридоров, это да. Но от искусств, да чтоб с большой буквы этого слова...
- Альбус, твои вечные шутки!
- Какие шутки? Что надо-то? Чтоб могли определить наложенное на предмет проклятие, увидели ловушку, знали законодательство, сумели вызвать авроров или адвокатов (в зависимости от факультета, н-да). Чтоб бегали быстро, зигзагами, с преодолением препятствий, потому как это самый наипервейший навык самозащиты. А чему мы их учим? Никакой не защите! Боевиков-долбо... ё, гм, – тут директор вспомнил о присутствии дамы (это бывало с ним крайне редко. Большей частью наедине с Минервой, которую он с некоторых пор опасался, вспомнив кое-какие подробности из жизни сумрачной МакГонагалл).*
- Так что со сплетнями? – вернулась Минерва к началу разговора, сделав вид, что не заметила заминки.
- На Пасхальном балу объявлю по школе и все утихнет. Устраивает?
- Твоя эксцентричность... Объявлять такую простую вещь в торжественном антураже. – Не поняла смысла ответа зам.директора, уже вернувшись мыслями к школьным делам. – Знаешь, вот уже от отчаяния мысль: не позвать ли нам хоть на оставшиеся несколько месяцев Люпина? Глупость, конечно. Но мальчик так нуждается в деньгах. И в поддержке. И немного уверенности в себе и своей нужности ему тоже не повредит. Он ведь один из лучших выпускников. Оценки вполне позволяют ему претендовать на должность, ты знаешь...
- Чего ж молчала?!
- Прекрати шутить такими вещами! Он оборотень. Нас Совет Попечителей...
- Да ладно, нормальные деды, навроде меня. Не съедят нас, уж точно. А будут возбухать, все проверки буду на полнолуния переносить. Если кто и возмутится, так это Малфой. Но его я беру на себя. Нормальный мужик оказался, ты не гляди на внешность. Внешность, она иногда обманчива.
Фыркнув не то от смеха, не то от возмущения, Минерва перешла к другим, более обыденным делам по управлению школой, в которые, к ее огромному облегчению, директор впрягся во всю свою немалую мощь, в десятки раз упрощая работу заместителей.
Светлана Романова стояла перед зеркалом, почти уткнувшись носом в отражающую поверхность.
А глаза все такие же красивые, словно время их не коснулось. А грусть, тянущая тоска, что она испытывала от начала августа все эти дни, каждый день, только добавляет взгляду романтичной загадочности.
Но стоит сделать шаг назад...
А внутри все равно еще девчонка.
Хочется, чтобы он на работе не задерживался, чтобы ужин похвалил, чтобы посмотрел опять как на умницу-красавицу, а не на досадную помеху. Хочется, чтобы поделился тревогами, а не ходил, как сыч, поскрипывая зубами.
От сыновей отдалился. С внучкой больше не играет. Это первая зима, когда он ей горку во дворе не сделал.
Взрыв так всех напугал! Наглядно показал, что они могут в один момент лишиться своего Егорыча. А тот, словно чурбан бесчувственный, только обрадовался такому кошмару. Дела у него какие-то через это сладились.
И плевать ему, что жене страшно, что она плачет, что засыпает в стылой кровати – равнодушно приходит заполночь, спит, завтракает и снова уходит. Похудел. Бородой оброс. Еще эта дурацкая привычка всех угощать шипучими конфетами. Рот ими затыкает. Светлана одной угостилось, все на языке так прыгать начало, чуть зубы не выбило по ощущениям! И рот не раскрыть, потому что неприлично же, когда оттуда что-то такое выпрыгивает. Пришлось ей молча рассасывать леденец, выслушав равнодушную реплику мужа, что он спешит.
И молча смотреть ему в спину.
А со Старого Нового года где-то вдруг пришла ревность.
Ведь беспричинная. Совершенно точно – беспричинная ревность. К кому? К Нине Анатольевне?
Или к молоденькой библиотекарше, у которой муж-красавец и маленькие дети?
А сердце сжималось и перекручивалось: “Он не один. Он меня на кого-то променял”.
Зеркало отражало немолодую женщину в старомодной блузке с накладным кружевным воротником и классической юбке. На голове никаких начесов – строгий пучок. В глазах – смертельная, вымораживающая тоска. И решимость что-то изменить в нескладывающейся новой жизни.