Если муж загулял потому, что она “не модная”, она станет “модной”.
У нового профессора по ЗоТИ был старенький чемоданчик, старенькая мантия и тоскливый взгляд, который мог бы принадлежать затравленному зверю, а никак не лучшему студенту потока.
Но разрешение Министерства получено, согласие из Совета Попечителей выбито, Люциус Малфой утихомирен и даже забирать сына из школы передумал, так что посмотрим, насколько хорош мальчик окажется в преподавании.
Пока же Егорыч выделил пацану “подъемные” на одежку поприличнее, лично зачаровал многоразовый портключ (перстень, дополнительно зачарованный на неснимаемость), который срабатывал в день полнолуния и переносил оборотня в безопасное и уединенное место, где тот точно никому не навредит.
Еще директор назначил новому профессору уроки по зельеварению по утрам, до занятий. Романов планировал не просто готовить аконитовое зелье, он хотел научить недальновидного оборотня хорошо варить лекарство самостоятельно.
Вообще, директора неприятно удивила святая уверенность Люпина в том, что нужное зелье будет ему поставлять школьный зельевар. С чего бы? Как Егорыч ни любил озадачивать подчиненных, за рамки элементарной порядочности он не выходил никогда. Ну, почти. Но тут-то уж был как раз такой случай. Он оборотня в школу пригласил сам, ему и снабжать того нужным зельем, портключами и всем, чем необходимо.
Комментарий к Глава 8. Я старый солдат, и не знаю слов любви тут когда-нибудь будет вбоквелл. То, что знает о Минерве Дамблдор и знаем мы ))) Только верить не хотим. Потому что все улики косвенные )))
====== Глава 9. Пасха ======
- Еврей, Христос Воскрес!
- Ай, молодца!
старый нетолерантный анекдот
Егорыч, размышляя о наступающей Пасхе, снова испытывал непередаваемое желание взять больничный и попробовать разобраться в своих странных воспоминаниях, несовместимых с подсознанием и опытом тела, навыками, мнением окружающих...
Пасха. Значимый праздник. Настолько значимый, что в Пасхальную неделю школьникам предоставляют каникулярные дни.
Церковный праздник.
У колдунов.
Но даже и пусть. Почему бы колдунам не уверовать? Что они – не люди, что ли?
Но где тогда прочие атрибуты Веры?
Молельня, часовенка, хоть крошечная комнатенка с крестом на стене?! Как быть с невозможностью девять месяцев в году причащаться и исповедываться? Крестов нательных, кстати, директор, опять же, ни на ком не замечал. Амулеты, кулоны, подвески – сколько угодно. Крестов нет. Но Пасху отмечают. И есть привидение монаха, которое сетует, что ему не бывать Епископом, но не тревожится, что хотя бы раз в месяц дети не слушают проповеди. Это средневековый-то монах! А ведь в то время, в какое Толстый Монах жил, за трижды пропущенную воскресную проповедь отлучали от Церкви!
Директор ничего не понимал.
Подумал было напомнить всем, ждущим Пасхи, что она как бы подразумевает постные дни (почти месяц экономии на мясных блюдах), но, прикинув, что это и самому придется отказаться от колбасы и отбивных, решил замять тему.
Наступило Прощеное воскресение.
Директор, на планерке попросивший у своих сотрудников для себя отпущение грехов вверг всех в ступор. Пришлось распускать совещание и чесать в затылке.
Как-то нервно они отреагировали. Егорыч, конечно, не помнил в себе религиозного рвения. Скорее наоборот – некоторую склонность к атеизму (и в сознании, и в подсознании в этом плане конфликтов не возникало). Но все в школе ведь готовились отмечать Пасху! Значит, должен быть кулич на столе, яйца, круто сваренные в луковой шелухе, и бабушкин творог, откинутый на марлю и густо сдобренный изюмом, желтым, бабушкой же взбитым, сливочным маслом, сметаной и сахаром. И Прощеное воскресение должно быть. А до него – кулачные бои на льду Хогсмитского озера.
Ах! Вот же дурень! Масленичных гуляний-то он и не устроил. Ни соломенного чучела не было, ни кулачных боев. Вот они все и обиделись. А Егорыч еще на свою улыбочку грешил – очень уж тонкая и ехидная. Почти совсем было собрался обратно бороду отращивать.
Запросив у секретаря-домовика плюшек с тмином и кувшинчик молока, директор задумался – как же ему выпросить столь нужное прощение?
Потому что раздрай ужасно осложняет работу в коллективе.
Помедитировав над сдобой до ее полного уничтожения, он встал и пошел переодеваться. Пожалуй, черный цвет одежды для составленного плана по задабриванию коллег не подходил. Где-то была в шкафу сине-фиолетовая мантия. И празднично, и не очень ярко.
- Минерва, что же я такого натворил, что ты не можешь меня простить?
- Альбус! Что вы говорите такое! В мыслях не было таить обиду! Будто вы меня не знаете. Я же сразу все в глаза бы высказала!
- Так прощаешь? – синие глаза лукаво сверкнули. МакГонагалл не знала, зачем это нужно, но отказать директору в такой малости не смогла.
- Прощаю.
- Помона! Помона, подожди!
- Нет!
- Да что ж такое? Не убегай, ну давай обсудим...
- Обсудим?! – профессор-герболог уперла кулачки в мясистые бока так, что Егорыч на миг залюбовался молоденькой (для столетнего деда – молоденькой) сотрудницей. – А кухню кто закрыл?
Это было серьезно. Позволять школьникам лакомиться деликатесами в то время, когда школа все еще не может себе позволить нормальных метел и зачарованной решетки у Запретного леса, директор никак не мог.
- Помона, ну что ж ты, как первоклашка-то? Какие пирожки, когда ремонт и вообще...
- Ремо-о-о-онт?! Пра-а-а-актика твоя странная? Отработки твои по штукатурке и побелке! Рамочки со стрелочками! Маггл старый! Бюрократ! Школу не жалко? О детях подумай! Они же в сказку ехали! А приехали куда? На план эвакуации твой любоваться? Со Снейпом что сделал? Ты знаешь, что он... что у него... женщина в Хогсмите завелась?!
- Что значит – завелась? Таракан, что ли? Ты, дорогая моя, по сплетням рекорды ссыкух своих не бей и в чужие дела не мешайся. Снейп – взрослый мужик. Пока в школе не блудит, к нему никаких претензий. А вот твои бисквитожорки, как подсчитала гоблинка, в год по тридцать новых метел съедают. Это как?! Когда у нас первоклашки на уроках полетов покалечатся – твои же, хаффлпаффские первоклашки, к слову – они, думаешь, школе спасибо за ночные перекусы скажут? Или все-таки нас же с тобой и обвинят, что барахло подсунули, а не метлы? А?! Магия... Магии и волшебства кругом завались и еще три раза по стольку. А вот заботы и порядка – чет не вижу я. Может, ты видишь, так ткни мне пальцем-то! Вот я тебе скажу, что у трех студентов вещи на драконий навоз не похожи, хагридово пугало побрезгует в такие одеваться, и синяки на предплечьях да на заднице, от отцова ремня, вестимо. Ты что на это скажешь, жалельщица?! Что зря ступеньки расколдовал? Мало синяков на ребятишках? Зря указатели до Большого зала повесил – дома недоедали, пусть и тут на обеды опаздывают? Так? Ты на меня не ори, я орать еще и не так умею! Прощай меня, да пошел я. Ну!
- П-прощаю, – спустя пару секунд профессор Спраут осталась у теплиц в совершенном одиночестве, размышляя над тем, как это она не заметила дурной одежды и синяков? Ничего не надумала, решив приглядеться по ходу уроков. Если ничего нет, так Альбус ей потом ответит! Она уж не поленится лично к нему подняться и все высказать в бесстыжие синие глаза!
С остальными школьными сотрудниками беседы проходили примерно в том же ключе. Отступления от сценария возникли лишь в двух случаях. Нет, это были, в принципе все те же реакции, только в очень уж крайних формах проявления.
Домовые чуть не убились насмерть от умиления – волшебник попросил у них прощения! Эльфы, кстати, с самого Рождества находились в эйфории. Сперва их очень пугали директорские разносы, но вот на изломе зимы до ушастых, наконец, дошло – их не просто матерят. Их матерят наравне со всеми. То есть относятся не как к рабам, а как к равным, обладающим достаточным интеллектом и самоуважением личностям. Завтрак в Утро Понимания оказался безбожно пересолен, а Альбус Дамблдор вошел в легенды и сказания эльфийского народа, как величайший светлый маг тысячелетия.