По изначальной мысли Кирьякова с одобрения высшего городского и губернского начальства и по распоряжению военного коменданта генерал-майора Катенина на дорогах, ведущих в Одессу, были устроены шлагбаумы и рогатки, а внутри города караульные будки. Вслед за этим были работы по рытью канавы вокруг города, для чего были употребляемы арестанты, но это при полицмейстере Лесли, который сменил в должности Кирьякова.
Де-Рибас и де-Волан работали не покладая рук, – денно и нощно. Коренастая стать де-Рибаса была везде – на строительстве молов и причалов, на закладке больших домов и зерновых магазинов и на обустройстве фонтанов. Планировка города была составлена не только мастерски, но и дальновидно. Улицы были размечены тут широко. Пересекались они большей частью под прямым углом. Даже при большом увеличении численности пешеходов и экипажей разного назначения это исключало заторы и другие трудности с разъездами, что так характерно для старых городов Европы. Изрядно времени и сил занимало сооружение новой крепости, которая по значению и численности гарнизона превзошла бы турецкий замок в Хаджибее. Многое, что относилось до строительства бастионов[44], куртин [45] и равелинов [46], арсенала, продовольственных складов, порохового погреба, а также до источников пресной воды де-Волан не мог согласовать с Суворовым, занятым устроением и обучением войск в Тульчине.
Над Европой вставала кровавая заря наполеоновских войн. Неспокойно было в Турции. Умиротворение Польши оказалось обманчивым. Замечалось, что там назревает новый взрыв возмущения. Державный и гордый народ после принятия демократической Конституции 1791 года не желал мириться с разделом его отечества и утратой независимости. Ненадолго утихомирился и северный сосед – Швеция, забывшая горечь поражений на море и суше в недавней войне с Россией.
Испрашиваемые де-Воланом указания Суворова по строительству крепости приходили несвоевременно, а иногда их и вовсе не было. Уже потому случались разные несообразности, что побудило де-Волана сочинить жалобу на имя высших правительственных мест в Петербурге. Суворов в то время по оказии находился в столице, жил в семье Хвостовых, с которыми связан был узами свойства. По важному положению в армии и знаменитости в войнах Александр Васильевич был где следует принят с большим почтением, довольно обласкан. Жалобу де-Волана дали ему для прочтения. Хоть был недосуг, Александр Васильевич тотчас и не без некоторой обиды отписал приятелю своему де-Рибасу: «Когда я буду празден, то явлюсь с заступом к вам в Хаджибей, однако несмотря на это я не сделаюсь инженером, не будучи таковым. Я был солдатом в продолжении полувека. А что до Франца Павловича, то вы, милостивый государь, надерите ему хорошенько уши.»
16 января 1795 года Александр Васильевич написал де-Рибасу из Варшавы: «Ваш Хаджибей – чудо. Увеличивайте флот, прокладывайте себе путь в Византийский пролив».
Под Рождество крутила завируха. Не было видно света божьего. Город с хуторами завалило снегом под самые застрехи, но хлопцы все же ходили колядовать. Особливо усердны в том были молодики Федира Черненко. Они определились в чабаны и жили на Пересыпи.
После колядки в теплой хате хлопцы кланялись хозяевам: «Будьте здоровы, паны господари, и не лайте нас, что мы пришли до вас. Летом пасли мы отару на доброй траве в здешних степях за Дальними хуторами. Корм для овец был зеленый, и было его вдосталь, все было горазд, как и должно быть у вас. День был ясный до наступления темноты, а как стало темнеть, то я сказал хлопцам: гоните овец в загон и варите кашу из гречки с салом и цибулей, – это были слова старшего Микиты. – Пока мы варили ту кашу, напустился на нас страх. Было такое предчувствие, что или кого из хлопцев хворь возьмет или ворюга заберется в отару. А было нас пятеро: я – Микита, Яцько, Стецько и Опанас и был еще подпасок Явтух у нас. Наелись мы и повели разговор о бабе Яге костяной ноге. Только хотели мы уснуть, как стал лаять пес мов скаженный. Один из хлопцев кричит: „Ой, Опанас, ворюга забрался до нас“, а я кричу: „Возьмите дубину и обработайте ему спину“. Поглядели мы на отару, а там сидит божья родительница с малым дитем. Стали мы перед ней на колени и просим нашу отару от всякого лиха боронить. Она нам говорит: „Пускай у вас овцы плодятся, ворюга минует вашу отару, дикий зверь обходит вас, не насылает Всевышний вам и другую кару“. А ежели, Панове хозяева, еще не хотите спать, а, напротив, хотите знать, что было дальше, то надо вам по чарке медовухи и вареников дать».
Излишне говорить, что, кроме медовухи и вареников, хозяева поставили на стол миску с доброй колбасой, копченый свинячий окорок, обильно нашпигованный чесноком, от которого шел сильный и приятный дух. К тому же на столе появился каравай белого хлеба и сдобные пироги с маком. Ото был рождественский вечер, дай Бог каждому, кроме лихих людей, по злодейству которых бывают и душегубства. Но большей частью православные души губило чертячее племя разными соблазнами. Распознать черта в Одессе было очень трудно, поскольку хвост он прятал в мотню казачьих шаровар, копыта наподобие козлиных – в сапоги, нередко со шпорами. Так что бывало и не разберешь – то ли черт, то ли сторожевой казак, то ли еще кто. Бывало, черт женился на казачке, которая оттого становилась ведьмой и у них рождались чертенята. Этого, слава Богу, в самой Одессе не было замечаемо, что мог подтвердить начальник городской полиции Кирьяков и полковой есаул Черненко, как известно, люди весьма положительные. Черти большей частью селились в окрестных хуторах. Уж очень им было по душе пошутить над добрым человеком, завести его в овраг, которых тогда вокруг и поодаль города было вдосталь, и погубить, как еще до Рождества случилось с одним греком. Черти, как известно, погибают от грома небесного. Так как зимой грома не бывает, то в эту пору года они необычайно наглеют, особенно на Рождество. Оттого в праздничные дни добрые люди их весьма опасаются. Ведомо также, что черти живут преимущественно в воде. Одесса, как опять-таки известно всему свету, не исключая недавно прибывшего сюда казака Данилы Губенка, стоит на берегу моря, откуда на православных и лезут черти в турецком виде. По наказу разных начальств в таких случаях, не взирая на Святой вечер или Рождество, казакам и солдатам следовало палить из пушек, доколь не будет истреблено все вылезшее из моря чертячее племя. Утверждалось, что для этого по велению Суворова здесь и была поставлена крепость.
Северный ветер на Рождество дул, точно с цепи сорвавшись, морозяка стоял такой лютый, что трещали даже две старые груши у кофейни Аспориди. Не только в хатах, но и в землянках, укрытых на татарский манер войлоком, было так холодно, что замерзала вода.
В Одессе не то, что в иных местах – худо было с топливом. В печах жгли тут бурьян и высушенный кизяк. Конечно, у богатых панов были дрова, но и то сказать – потому они и богатые паны.
Стоявший на якоре большой двухмачтовый парусник под турецким флагом в эти дни был скован льдом. На паруснике находилось всякое нужное обывателям города добро, привезенное греками на меновой торг: маслины и сухие фрукты, красное вино, которое, как известно, хорошо идет под баранину. Были также сапожки для молодиц, исподнее как для казаков, так и для казачек, равно других обывателей, мониста разные, а также лошадиная сбруя, украшенная всевозможной невидалью.
Присланный шкипером с парусника человек уговаривался с казаками, среди которых был полковой есаул Федир Черненко, о разгрузке парусника по льду. Казаки уже было согласились за приличную плату перевезти товар на берег. Однако подул сильный низовый ветер и принес с юга тепло. Как оказалось, это также было подлостью чертячего племени. Снег и ожеледь на улицах и на домах стали таять, появились такие лужи, что лошади в них порою тонули по брюхо. Лед в заливе стал ломаться. У берега образовались торосы. Ледяное крошево то вздымалось на долгих волнах, то опускалось. Море глухо стонало и переворачивалось с боку на бок под порывами ветра. Трещали шпангоуты парусника. Течение сносило судно на запад к мысу, где немигающей звездой горел недавно поставленный маяк. Возникла опасность посажения парусника на мель и гибели груза. Но ветер вновь изменил направление, подул в сторону моря. Освободившись от льда, судно стало уходить на юг и скрылось за горизонтом под охи и вздохи огорченных обывателей.