Вместе с тем, во время дискуссий на заседаниях Союзного Военно-морского Совета англичане сделали для себя одно неприятное открытие. Представители их континентальных союзников и особенно французский маршал Фердинанд Фош – главнокомандующий союзными армиями на Западном фронте – продемонстрировали стремление смягчить условия капитуляции военно-морских сил Германии. Они выразили опасения, что существует некий предел, дальше которого немцы не пойдут, сочтя условия слишком унизительными. Если союзники будут упорно стоять на своем, есть риск, что кровопролитие затянется еще на год.
Уэмисс отправил из Парижа письмо Битти, в котором обрисовал сложившуюся ситуацию следующим образом: "Высший Военный Совет решил, что условием перемирия будет сдача 160 субмарин и интернирование надводных кораблей, перечисленных вами, в нейтральном порту со снятым боезапасом и неполными экипажами на борту, за исключением "Бадена", который они наотрез отказались включить в условия о перемирии. Я получил заверения премьер- министра, данные мне в присутствии остальных членов кабинета, что он и все остальные приложат все усилия к тому, чтобы ни один из этих кораблей не был возвращен немцам обратно. В целом, мне эти условия по душе, поскольку мне думается, что когда немцам их сообщат, они откажутся их принять и выйдут сражаться, и в таком случае мы получим как раз то, что нам нужно…".
Предсказания Уэмисса едва не сбылись. 22 октября Шеер отдал Хипперу приказ "нанести удар английскому флоту всеми имеющимися силами". Хиппер немедленно разработал план операции. Исходя из опыта Ютландского сражения и соотношения сил, Хиппер решил дать ночной бой, к которому германский флот был гораздо лучше подготовлен. И Шеер одобрил этот план. Выход в море был назначен на 30 октября. Решение Шеера носило не военный, а политический характер. Это было единоличное решение, имевшее по своей сути характер бунта. Оно было принято за спиной нового правительства и хранилось от него в глубокой тайне.
Решающее сражение на море уже не могло вернуть Германии былое военное счастье. Даже в случае победы, что являлось совершенно невероятным, над английским флотом, поскольку за ним теперь стоял флот американский, который мог продолжить блокаду. Более того, в условиях, когда исход борьбы на суше был уже предрешен, блокада не имела никакого значения для исхода войны. Однако чудовищные кровавые жертвы, которые предстояло принести в ходе крупного морского сражения независимо от его исхода, должны были до предела ожесточить державы Антанты и свести на нет всякую надежду на быстрое и снисходительное перемирие, которого настойчиво добивалось новое германское правительство.
Таким образом, решение о морском сражении имело политический характер и наносило прямой удар политике социал-демократического правительства. Коль скоро решение было принято командованием флота самовольно, оно явилось грубейшим нарушением воинской дисциплины и субординации, открытым неподчинением, офицерским бунтом. Ответом на него был мятеж рядового состава.
Среди матросов Флота Открытого моря уже давно зрело недовольство. Еще в 1917г. имели место случаи нарушения дисциплины по политическим мотивам, которые были подавлены железной рукой и повлекли за собой жесточайшие кары. После состоявшейся расправы ничего подобного больше не повторялось и ничто не давало малейшего повода полагать, что запуганные матросы теперь, в преддверии ставшего совершенно очевидным окончания войны, решились бы рисковать собственными жизнями, участвуя в крупном мятеже. Разумеется, они не собирались жертвовать жизнью и участвуя в морском сражении. Поэтому, когда они вдруг оказались перед выбором – потерять жизнь в ходе восстания или в сражении, команды многих крупных кораблей решились на восстание. Конечно, они поступили так не из трусости: участие в восстании в условиях военного времени требует от человека большего личного мужества и презрения к смерти, чем на поле боя. Они поступили так потому, что считали свои действия правильными.