В 1979 году я пришел служить срочную службу на Каспийскую флотилию, тогда же и познакомился там с Германом Алексеевичем. Мы с ним выезжали для проведения различных операций в отношении иностранцев неоднократно, тогда и познакомились поближе. Общение было чисто человеческое, на профессиональные темы наложено табу. Контрразведка — дело серьезное: коль тебе ничего не рассказывают — значит, спрашивать не положено. А если и сам нечто такое заприметил, мельком услышал и что-то там понял, сообразил — должен забыть насмерть, выдрать этот случай из памяти и никогда о нём не вспоминать. У него было чутьё — с кем можно вступать в близкие, доверительные отношения. С ним я просто сроднился.
Когда моя служба подходила к концу, он спросил:
— Как ты смотришь на то, чтоб связать судьбу с профессией чекиста?
А это была моя мечта с детства, он угадал мои мысли. Вероятно, в общении с ним я как-то проявил себя. Моим оформлением в органы он занимался сам. После демобилизации я вернулся в отдел и служил с ним по 1992 год. Я был холостой, но он сумел «выбить» для меня отдельную квартиру. Мы часто выезжали в командировки, так как зона его ответственности была огромной: весь Каспий — от Чечни до иранской границы.
Это был уникальной доброты человек, он весь состоял из неё. Умел разговаривать с кем угодно: если собеседник был моложе — говорил с ним на его уровне, если старше — с соблюдением всех существующих приличий.
Один такой момент: приехали мы в Чечню, в Заводской район Грозного, а было очень жарко. Смотрим — пивной ларек.
— Останови машину, пивка попить хочу.
Пиво в розлив, бутылочного в то время практически не было, очередь порядочная. Он говорит:
— Ну, хохол, сейчас увидишь, как меня, советского полковника, здесь уважают.
Я был в «гражданке», а он в камуфляже, со знаками различия — три звезды. Наверное, поэтому и сказал «полковника», а не «капитана 1-го ранга». Подошел к очереди и говорит:
— Уважаемые граждане, я понимаю, что жара, холодного пива всем хочется, но не разрешите ли советскому полковнику тоже утолить жажду? Безопасность страны Советов от этого никак не пострадает.
Народ весело расступился, ему тут же налили пива. Он выпил кружку, поблагодарил всех, и мы поехали.
Руслан Михайлович Арешидзе:
Что касается его знания Кавказа и Закавказья. С ним по республике мы ездили на отдых, на пикники. Я хорошо знаю азербайджанский — вырос там, понимаю армянский, слабенько, но говорю по-грузински, понимаю лезгин. Знание азербайджанского языка давало мне возможность разговаривать с татами, даглинцами, балкарцами, кабардинцами. В свое время папа возил меня по разным районам Азербайджана, я проникся уважением к этому народу. И много рассказывал Герману об их обычаях: здесь не положено громко разговаривать, тут говорить может только хозяин — и прочие тонкости. Например, приезжает гость — это в доме человек номер один: ему всё внимание, «красный угол» за столом, мягкая перина, лучший кусок. Ему это импонировало, а потом он задумался: почему на Востоке так сильны традиции? И ответил: потому что в веках сохранилась жёсткая иерархия, подчиненность младшего старшему. Такие взаимоотношения воспитываются с пелёнок, но этому специально не учат детей: ребенок именно с пелёнок понимает свое место в семье, поскольку в воспитании главное — пример родителей. Тот же русский «Домострой», который мы когда-то утратили. То же «Поучение Владимира Мономаха детям», которое мы по глупости забыли…
Несколько раз я пытался вытащить его на охоту, но он всегда говорил:
— Руслан, я убивать не люблю. Охота — это убийство!
— Герман, охота — это охота! Древнейший промысел человека. Спорт, наконец!
— Нет, охоту я не люблю. Вот рыбалка — это да-а-а!
Рыбак он был еще тот… Выезжали много раз, но я не помню его с удочкой. Для него выезд на рыбалку — это был повод скрыться от суеты, отдохнуть на природе. К таким поездкам он никогда не готовился, они рождались внепланово. Допустим, звонит:
— Руслан, что ты там делаешь? Если не сильно занят, заходи ко мне.
Захожу.
— Как ты думаешь, мы эту неделю хорошо потрудились? Согласен, хорошо. Значит, нам полагается отдохнуть! А если к вечеру сегодня уедем, а?
— А что такое вечер в твоём понимании?
— Ну, часа в четыре.
— Не могу, не получится. Если сильно поднапрячься, то часов в шесть или чуть позже постараюсь «закруглиться»…
— Тогда к семи разгребай дела, берем снасти, загружаемся и едем! И не тяни, не тяни!..
И так спонтанно, в тот же день, мы куда-нибудь уезжали на денёк-два. В словах «не тяни» и есть весь Герман: если он загорался какой-то идеей и не видел служебных препятствий на пути к её осуществлению, то мигом готов был встать «на крыло». И нас, друзей своих, ворошил: по-быстрому, мужики, по-быстрому!.. А «загружались» обычно по максимуму — душа у него была такая: едем вдвоем — еды берем на четверых, едем вчетвером — на восьмерых. Поскольку или еще кто-нибудь по дороге присоединится, или лишний денёк добавится.