Тормоза заскрипели, карета резко остановилась, открылась дверца. Хорнблауэр выскочил и, прежде чем оглядеться по сторонам, подал Барбаре руку. Дул крепкий ветер, без сомнения вест-тень-норд. Утром он был свежий, юго-восточный, так что теперь крепчает и поворачивает. Если так пойдет дальше, они окажутся заперты в порту, пока ветер вновь не станет западным. Потерянный час может обернуться днем ожидания. Небо и море были серыми, по морю бежали белые барашки. Неподалеку качался на якорях Ост-Индский караван — им надо, чтобы ветер стал еще чуть-чуть севернее, тогда они расправят паруса и двинутся по Ла-Маншу. Дальше к северу виднелись еще корабли — вероятно, «Несравненная» и эскадра, но без подзорной трубы было не разобрать. Ветер свистел в ушах, рвал с головы треуголку — приходилось крепко держать ее обеими руками. За мостовой начиналась пристань, возле которой покачивалось несколько люгеров.
Кучер и лакей сгружали с козел багаж, Браун ждал распоряжений.
— Договорись, чтобы меня доставили на корабль, — распорядился Хорнблауэр.
Он мог бы подать сигнал, чтобы с «Несравненной» прислали шлюпку, но не хотел терять драгоценное время. Барбара стояла рядом, придерживая руками шляпу, и ее юбка, словно флаг, трепалась на ветру. Сейчас глаза у нее были серые; будь небо и море голубыми, они бы тоже голубели. Она через силу улыбнулась.
— Раз ты отправляешься на люгере, дорогой, — сказала она, — я могу тебя проводить. Люгер доставит меня обратно.
— Ты замерзнешь и вымокнешь, — сказал Хорнблауэр. — В бейдевинд при таком ветре — прогулка не из приятных.
— Какая разница? — ответила Барбара, и мысль о разлуке вновь показалась Хорнблауэру нестерпимой.
Браун уже вернулся, и с ним двое матросов — головы повязаны платком, в ушах серьги, обветренные, просоленные лица словно вырезаны из цельного куска дерева. Они легко, как пушинки, подхватили тяжелые сундуки и понесли к пристани; за девятнадцать военных лет на ней перебывало бесчисленное множество офицерских сундуков. Браун шел следом, Хорнблауэр и Барбара замыкали шествие. Хорнблауэр крепко сжимал портфель с совершенно секретными приказами.
— Доброе утро, капитан, — отсалютовал ему шкипер. — Доброе утро, ваша милость. Отличный ветер. Вы с вашими бомбардирками как раз сможете обогнуть Гудвинд, а за Даунсом вам попутный ветер на Скагген.
Вот как в Англии охраняется военная тайна — прибрежный перевозчик знает, куда и с какими силами Хорнблауэр отправляется. Завтра как пить дать он встретится посреди Ла-Манша с французским шасс-маре, обменяет бренди на табак и новости на новости. Через три дня Бонапарт в Париже будет знать, что Хорнблауэр отбыл в Балтийское море с эскадрой.
— Полегче с ящиками! — завопил шкипер. — Бутылки-то, чай, не железные!
В люгер перегружали с пристани остатки багажа — дополнительные припасы, заботливо купленные Барбарой: ящик с вином, ящик с провизией и ящик с любовно выбранными книгами.
— Может, ваша милость посидит в каюте? — со своеобразной природной учтивостью предложил шкипер. — А то вымокнете, пока доберетесь до «Несравненной».
Барбара поймала взгляд мужа и вежливо отказалась. Хорнблауэр знал эти душные, вонючие каюты.
— Тогда дождевик для ейной милости.
Дождевик надели Барбаре на плечи, и он прикрыл ее до пят, как колпачок — свечу. Ветер упорно рвал шляпу с ее головы; Барбара одним движением сдернула убор и спрятала под дождевик. Свежий ветер тут же растрепал ее волосы; она со смехом тряхнула головой и распустила всю гриву по ветру. Щеки ее раскраснелись, глаза сверкали, как в тот памятный день на «Лидии», у мыса Горн. Хорнблауэру захотелось ее поцеловать.
— Отдать швартовы! Пошел фалы! — закричал шкипер, перебегая на корму и привычно прижимая боком румпель.
Матросы налегли на тали, грот пополз вверх, и люгер кормой вперед двинулся от причала.
— Пошевеливайся со шкотом, Джо-о-ордж!