Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении,
— Меня приглашают отобедать с царем и Бернадотом, — сказал Хорнблауэр, протягивая Бушу письмо.
Буш оглядел бумагу, склонив голову набок, будто и впрямь понимал по-французски.
— Полагаю, вы идете, сэр?
— Да.
Не очень-то вежливо было бы начинать знакомство с отказа явиться по монаршему приглашению.
Хорнблауэр внезапно огляделся и заметил, что половина корабельных офицеров жадно ловит его слова. Так не годится. Коммодора должен окутывать ореол величавой таинственности. Он совершенно утратил бдительность.
— Вам что, больше нечего делать, кроме как стоять и слушать? — рявкнул он. — Если потребуется, я и старших офицеров могу отправить на салинг!
Приятно было видеть, с каким испугом они заспешили прочь, избегая смотреть в гневные глаза коммодора. Только тут Хорнблауэр заметил в руке у гусара еще письмо. Он взял пакет.
— Это вам, полковник, — сказал он, передавая письмо Уичвуду, затем вновь повернулся к Бушу. — Царь и Бернадот в Петергофе — это место отмечено на карте. Вон там, на ораниенбаумском берегу. Разумеется, в мое отсутствие вы останетесь на корабле старшим.
На открытом лице Буша проступили смешанные чувства. Очевидно, он вспомнил случаи, когда Хорнблауэр оставлял его на корабле вместо себя: в Южной Америке, где отправлялся вести опасную игру с самовластным безумцем, или у французского побережья перед той или иной отчаянной вылазкой.
— Есть, сэр.
— Мне предписано взять с собой офицеров, — сказал Хорнблауэр. — Как по-вашему, кто хотел бы пообедать с царем?
С Бушем, равным ему по действительному званию, коммодор мог и пошутить — особенно после того, как поставил на место других офицеров.
— Наверное, сэр, вам понадобится Браун?
— Да, наверное.
Обед у царя — большое событие для молодого офицера, о таком он сможет рассказывать до конца дней. Это способ поощрить за отличную службу. Быть может, некий будущий адмирал получит сегодня бесценный опыт.
— Я возьму Херста. — (Первый лейтенант не похож на будущего адмирала, но дисциплина требует, чтобы Хорнблауэр включил его.) — И юного Маунда, если вы просигналите, чтобы он прибыл на корабль. И одного мичмана. Кого вы посоветуете?
— Сомерс — самый толковый, сэр.
— Это который толстый? Очень хорошо, возьму его. Вы тоже приглашены, полковник?
— Да, сэр, — отвечал Уичвуд.
— Там надо быть к четырем. Сколько займет дорога?
Он взглянул на гусара, который не понял вопроса, и поискал глазами Брауна. Тот ушел с палубы. Возмутительно! Когда Хорнблауэр разгонял зевак, он, разумеется, не имел в виду переводчика. Очень в духе Брауна с его нарочитым смирением сделать вид, будто он понял коммодора буквально. Хорнблауэр сердито распорядился позвать его, однако с появлением Брауна легче не стало. Гусар в ответ на переведенный вопрос завел глаза к небу, пожал плечами и наконец изрек (Браун переводил), что дорога может занять два часа, а может — четыре. И впрямь, откуда сухопутному офицеру знать, сколько времени займет поездка в шлюпке.
— Черт, на обед к царю опаздывать нельзя, — сказал Хорнблауэр. — Отбываем через полчаса.
Точно в назначенное время он подошел к борту и увидел, что остальные уже ждут. Пухлые щеки Сомерса побагровели от туго затянутого галстука, по Херсту и Маунду было видно, как неловко им в парадных мундирах.
В соответствии с освященной временем традицией Сомерс, как самый младший, первым спустился в шлюпку. Браун шел вторым. Когда он поднял руку, чтобы схватиться за борт, тугой рукав потянул сюртук, а с ним и жилет. Что-то блеснуло за поясом, что-то черное. Это должна быть рукоять пистолета, засунутого под пояс панталон, там, где выпуклость будет наименее заметна. Браун, разумеется, был при шпаге; Хорнблауэр задумался, для чего ему еще и пистолет. Однако Маунд и Херст уже спускались, за ними — Уичвуд в алом мундире и меховом кивере. Следующим полагалось идти гусару, чтобы Хорнблауэр спустился в шлюпку последним, но русский с дурацкой вежливостью кланялся, пропуская коммодора вперед.
— После вас, сударь, — сказал Хорнблауэр.