Выбрать главу

— Будут еще распоряжения, сэр? — спросил Викери.

— Нет, — хмуро ответил Хорнблауэр, вытягивая голову вперед, чтобы снова не удариться о бимс.

Он пытался не выдать своей досады, но, кажется, ему это не удалось. Благоразумие, здравый смысл, инстинкты — все требовало признать, что проникнуть во Фришский залив невозможно. Заграждение не прорвать, и ни один из кораблей эскадры не сможет пройти в обход. И зачем он только сказал Бушу, что удар желательно нанести здесь? Вот очередной урок, лишнее напоминание, что рот надо держать на замке. Вся эскадра ждет действий, а он вынужден будет отплыть, ничего не предприняв. В будущем надо дважды стиснуть зубы, трижды прикусить болтливый язык: не поговори он тогда с Бушем так легкомысленно, сейчас все было бы куда проще. А так Буш, в отсутствие прямых указаний молчать, наверняка поделился услышанным с офицерами. Теперь все живут в ожидании великих свершений, к которым бесстрашный Хорнблауэр (с горьким смешком сказал он себе) поведет их с прославленной дерзкой изобретательностью.

Он еще раз обреченно перебрал все, что знает. Со стороны косы вдоль бона есть полоса воды, по которой пройдут корабельные шлюпки. Можно отправить три или четыре баркаса с установленными на нос четырехфунтовками. Полторы сотни матросов. Нет сомнений, что ночью они обойдут бон и, застав всех в лагуне врасплох, потопят или сожгут некоторое количество судов. Вполне вероятно, уничтожены будут тысячи тонн груза. Однако шлюпочный десант не сможет вернуться. Выход из лагуны окажется заперт: на батарее канониры будут день и ночь дежурить у пушек, полосу воды в другом конце бона перекроют канонерские лодки, а канонерки, даже с командой из солдат, легко разделаются с несколькими баркасами. Эскадра не может пойти на потерю ста пятидесяти опытных моряков — десятой части всего личного состава, — а меньше посылать бессмысленно.

Нет. Никакие каботажные суда не стоят такой цены. Затею придется бросить. Как будто скрепляя принятое решение, Хорнблауэр стал надевать сухие штаны, которые раздобыл для него Викери. И тут, одной ногой в штанине, он внезапно придумал выход и замер, как стоял — левая нога голая, правая в штанине до колена.

— Мистер Викери, — сказал он, — дайте-ка мне карты еще раз.

— Есть, сэр, — отвечал Викери.

Пылкость в его голосе явно была вызвана чувством, прозвучавшим в словах коммодора. Хорнблауэр это заметил, поэтому, застегивая пояс, укрепился в решении впредь следить за тем, что и как говорит. Необходимо вернуть себе репутацию молчаливого героя. Викери разложил на столе карты, и Хорнблауэр склонился над ними, зная, что его лицо с жадностью изучают. Он тщательно хранил непроницаемое выражение, чтобы не дать молодому офицеру и малейшей подсказки, а закончив, сказал спасибо самым бесстрастным тоном, на какой только был способен. Тут он вспомнил идеальное междометие на все случаи жизни и прочистил горло.

— Кхе-хм. — Результат был настолько хорош, что Хорнблауэр повторил с еще большей растяжкой: — Кхе-е-е-хм.

Ошарашенное лицо Викери порадовало его несказанно.

На следующее утро, вновь в своей каюте на «Несравненной», он немного отыгрался за прошлое, наблюдая за офицерами, пока те выслушивали его план. Каждый мечтал командовать десантом, каждый рвался рискнуть свободой и жизнью в операции, которая на первый взгляд могла показаться безумной. Оба коммандера отдали бы все за шанс получить капитанский чин, лейтенанты надеялись стать коммандерами.

— Операцию возглавит мистер Викери, — сказал Хорнблауэр, и ему вновь представился случай пронаблюдать за их минами. Однако в данном случае все присутствующие имели право знать, почему их обошли, так что он снизошел до короткого объяснения:

— Оба капитана бомбардирских кечей незаменимы; у нас нет других лейтенантов, умеющих так же ловко управляться с их адскими машинами. Я могу не объяснять, почему незаменим мистер Буш. Мистер Викери был со мной на рекогносцировке, поэтому знает ситуацию лучше мистера Коула — второго очевидного кандидата на руководство операцией.

Отговорка, конечно, чтобы хоть немного подсластить пилюлю, но лучше другим не знать, что он не доверяет Коулу — сгорбленному седому Коулу, который и со своим-то делом управляется еле-еле, но все равно грезит о капитанском чине, даже сознавая всю тщетность таких надежд. У Хорнблауэра было неприятное чувство, что Коул разгадал его тактику; пришлось утешить себя банальной мыслью, что невозможно вести войну и никого не обидеть. Он торопливо перешел к следующему пункту: