При том материале, которым, без сомнения, располагал Гиммлер, не нужно было иметь особого дара, чтобы понять, в каких других сферах вынашивались те же идеи, что и в его кругу, и сделать вывод, что разведка, к которой он относился с ревностью и недоверием, играла при этом особо важную роль. Если Гиммлер и Гейдрих, вопреки всему, не принимали никаких мер, то можно предположить, что для них было целесообразнее предоставить политикам из оппозиции, военным, разведке возможность осуществить их путч и свергнуть Гитлера и лишь после этого принять решительные меры, использовав группы СС. Тогда можно было бы иметь шанс выступить против «реакции» в роли мстителя за фюрера и в обстановке всеобщего смятения захватить власть.
Но это, конечно, только предположение, потому что документального подтверждения таких планов руководства СС у нас нет; однако многие факты можно истолковать именно в таком смысле. Конечно, есть и более примитивные объяснения этой тактики ожидания; в полиции эта практика применялась часто. Она заключалась в том, что хотя налицо было совершенно конкретное подозрение в заговоре против системы, однако пока этот заговор не выражался в подрывной деятельности, можно было ограничиться строгим надзором, руководствуясь соображением, что лучше иметь дело с известным кругом заговорщиков, чем, арестовав сыщиков, спугнуть все движение Сопротивления.
Как уже говорилось, Канарис узнал о смерти Гейдриха с чувством облегчения. Он постоянно ощущал, что Гейдрих идет по его следам. С мелкими негодяями из главного управления службы безопасности он надеялся справиться, хотя с группенфюрером Мюллером был постоянно начеку. С преемником Гейдриха Кальтенбруннером он вначале не искал личных контактов. Первая их встреча состоялась 22 февраля 1943 г., то есть ровно через три четверти года после смерти Гейдриха, в отеле «Регина» в Мюнхене. У нас есть свидетельство очевидца, описавшего эту встречу; она была во многих отношениях весьма интересной. В день встречи в тюрьме Шгадельгейм под Мюнхеном были казнены брат и сестра Шолль, руководители студенческого движения Сопротивления в университете Мюнхена. Канариса глубоко потрясла судьба брата и сестры и жестокий процесс перед народным судом под председательством Фрейслера. Возможно, это обстоятельство было причиной того, что адмирал в первой части беседы с Кальтенбруннером, по словам его спутников, производил впечатление подавленного, неуверенного, почти запуганного человека. Однако и сама внешность Кальтенбруннера могла быть тому причиной. Огромный нескладный тип со сложением альпийского лесоруба, с покрытыми рубцами щеками, производил на Канариса угнетающее впечатление. Его медлительная и неуклюжая речь, которая позволяла сделать вывод о его умственных способностях, действовала Канарису на нервы. Он стал еще более неуверенным, когда Кальтенбруннер на его короткое замечание о том, что казнь брата и сестры Шолль взволновала население Мюнхена, ответил хладнокровной репликой, которая говорила о полном отсутствии в нем человеческих чувств. Поэтому Канарис ограничился со своей стороны довольно избитыми фразами о плодотворном сотрудничестве; Кальтенбруннер в ответ на это высказал критические замечания в адрес начальника венского отдела разведки графа Мароньи-Редвица. Граф, по его словам, поддерживает, согласно полученным данным, отношения с консервативной оппозицией в Австрии и, кроме того, состоит в исключительно хороших отношениях с сотрудниками венгерской разведки, которая подозревается в симпатиях англофилам.
Очевидец сообщает, что, как только Канарис услышал эти нападки на одного из своих сотрудников, вся его неуверенность мгновенно исчезла. Он понимал, что эти обвинения небеспочвенны и что через Маронью опасность грозит всей разведке и движению Сопротивления. Теперь он выдвинул против неповоротливого Кальтенбруннера весь арсенал своего интеллекта. Он сумел представить то, что Кальтенбруннер считал предосудительным, в самом безобидном свете и в полном соответствии с задачами и обязанностями офицера разведки. С величайшей ловкостью он сумел скрыть слабые места в своей аргументации и полностью рассеять сомнения Кальтенбруннера, так что в конце беседы новый начальник главного управления был, казалось, абсолютно уверен если не в безобидности своего противника — начальника разведки, то, по крайней мере, в безобидности деятельности Мароньи. О своем личном впечатлении от Кальтенбруннера Канарис сказал своим сотрудникам непосредственно после разговора с ним: «Вы видели, какие у парня руки? Лапы убийцы!»