Обстоятельства судебного процесса по делу Либкнехта — Люксембург укрепили славу Канариса как человека сказочно ловкого, неуловимого и неподсудного. Он пользовался все большим уважением среди военных и правоконсервативных политиков. Носке простил Канариса и снова включил в свою команду; под началом старшего адъютанта майора Эриха фон Гилзы тот снова стал заниматься вопросами организации морских бригад.
В комплексе зданий № 38/42 по улице Королевы Августы, где располагалось министерство рейхсвера, адъютант Канарис принимал многочисленных посетителей. Все они надеялись заинтересовать Носке своими планами, ставили на него.
Пабст тоже полагался на Носке и рад был видеть Канариса рядом с ним. Вновь и вновь Пабст наседал на Канариса: пусть он убедит Носке — стране нужна диктатура. Однако матерый социал-демократ увиливал: он не хотел брать власть сам, он хотел, чтобы ее ему дали…
Такая позиция — лавировать сообразно обстоятельствам — все-таки не отталкивала от Носке многих его почитателей. Внешние унижения, испытываемые страной, лишь усугубляли надежды на диктатуру сильного человека. Союзники продиктовали в Версале условия мирного договора — суровые, а во многом — глупые и самонадеянные. Германия теряла значительные территории, признавала военные долги, выдавала высокопоставленных «военных преступников», разоружалась. Ей разрешено было иметь армию лишь в 100 тысяч человек. Особенно тяжело было слушать эти «параграфы» бойцам добровольческих частей. Им было обидно за страну и страшно за свое будущее. Если Версальский договор подпишут, добровольческие части придется распустить. О договоре спорили дома, на партийных заседаниях, в правительственных кабинетах. Этот вопрос расколол нацию.
Помочь Германии мог только Носке — в этом были убеждены почти все военные. 23 июня — накануне подписания договора — к Носке приезжает генерал добровольческого корпуса Меркер. «Отклоните мирный договор, возьмите судьбу отечества в свои сильные руки, будьте диктатором, — предлагает он. — Войска рейхсвера встанут на вашу сторону». На глазах у Носке выступили слезы. Он пожал руку Меркера и воскликнул: «Господин генерал, я сыт свинством по горло!» Нет, Версальский договор не подпишут, он не допустит этого, скорее, уйдет в отставку.
Прошло несколько часов, и кабинет согласился с мирными условиями, а сам Носке остался на своем посту. Военные обвинили его в предательстве. Союз социал-демократического министра и добровольческих частей распался.
24 июня генерал фон Лютвиц, фактический главнокомандующий всех войсковых соединений, заявил Носке, что деятельность его противоречит интересам армии и что офицерство отказывает в доверии правительству.
Взбунтовались и добровольческие части. В Берлине, в Южной и Западной Германии они чувствовали себя настолько сильными, что не стеснялись бросить вызов правительству. Однако Носке не так просто было запугать.
Прежде всего надо ослабить ГКСД, решил он. К тому времени она превратилась уже в корпус; численность ее достигла размера трех дивизий. Огромная сила — 40 тысяч человек, самое крупное войсковое соединение в Германии, — была сосредоточена в руках Пабста, строившего планы переворота. Его надо было убрать.
В середине июля Пабст узнает, что его снимают с должности и увольняют из армии. Капитан вне себя. 11 июля он приказывает стянуть части дивизии в Берлин: коммунисты якобы готовят беспорядки. Войска уже заняли пригород, когда подоспел Меркер и уговорил Пабста отказаться от путча. Капитан уволился, а Носке вскоре распустил дивизию и сформировал из ее частей четыре бригады. Их рассредоточили в Берлине и на севере Германии.
После ссоры Пабста и Носке Канарис оказался в трудном положении, под перекрестным огнем с обеих сторон. Что делать?
Канарис никогда не любил открытых схваток. Он предпочитал лавировать и добиваться своих целей путем хитрой тактики, компромисса. И на сей раз он не захотел выбирать между Носке и Пабстом. А ведь знал, что Пабст, требуя отказаться от Версальского договора, не предложил никакой альтернативы. Точнее, альтернативой стало бы продолжение войны, которую Германия проиграла бы еще раз… Безумный шаг!
В качестве запасного хода Канарис решил примкнуть к кружку, сложившемуся около восточного пруссака Вольфганга Каппа. То был главный земский директор — бледный, болезненный человек, мечтавший о восстановлении старых имперских порядков, о том, чтобы в стране, как прежде, главенствовали чиновники и офицеры. Когда-то вместе с Тирпицем он создавал Отечественную партию. После Ноябрьской революции уцелевшие остатки ее именовались «Национальным союзом». Пабст затем преобразовал эту организацию в «Национальное объединение». Штаб-квартира в Берлине, на Шеллингштрассе, считал он, станет организационным центром. Здесь соберутся «сходно мыслящие офицеры-патриоты, готовые к решительным действиям». Его красноречие и его организационный дар превратили контору на Шеллингштрассе в гнездо-заговорщиков. Тут собралась пестрая толпа: вожди добровольческих частей, авантюристы, политики правого толка, промышленники, бывшие придворные проповедники и начальники полицейских управлений.