Все же смеем предположить, что Пабст отправил «своего лучшего человека» на юг Германии только тогда, когда бои в Берлине уже закончились. А стихли они лишь 15 января. Быть может, обстоятельства поездки Канариса позволят уточнить неясности?
Известно, что отправился наш герой на юг Германии вот зачем. Он стал одним из организаторов отрядов самообороны. Эти маленькие вооруженные группы граждан охраняли банки, продовольственные склады и другие важные объекты от воров и мародеров. После начала боев в Берлине Носке призвал всех берлинцев вступать в их ряды. И такая самодеятельность себя оправдала.
Вскоре повсюду в столице можно было увидеть мужчин в штатском или старой военной униформе с белыми повязками на рукавах. Они были вооружены винтовками и ручными гранатами, облачены в стальные шлемы и портупеи.
Однако планы добровольцев простирались еще дальше. Они хотели создать подобные отряды по всей Германии как средство борьбы против красной опасности. И вот Канарис отбыл с поручением — наладить формирование таких отрядов в Баварии, организовать их связь с Берлином.
А удостоверение организатора ему выписал не кто иной, как старший адъютант Хорст фон Пфлугк-Хартунг, убийца Либкнехта. Так разве Хорст не рассказал своему другу о том, что произошло вечером 15 января?
САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАНАРИСА
Впрочем, на юг Канариса влекли и личные причины. Он хотел еще раз встретить Эрику Вааг. В Пфорцхейме Канарис вновь увидел ее. Через несколько дней они обручились, а 22 ноября 1919 года поженились.
Впрочем, Канарис недолго пробыл в Пфорцхейме. Известия, полученные из Баварии, одно тревожнее другого, побудили его спешно уехать. Проект создания в Баварии отрядов самообороны, предложенный министром внутренних дел, социал-демократом Ауэром, оказался в опасности: радикалы, входившие в правительство, и рабочие советы не давали его утвердить. И Канарис бросился спасать положение.
Злые языки, однако, утверждают, что у молодожена была и еще одна причина спешно покинуть молодую жену. И тут, как на танцах, у него не хватило темперамента...
* # *
Так или иначе, но, успешно выполнив свою миссию, в начале февраля Канарис возвращается в Берлин. Здесь его уже ждет новое назначение. Его направляли в Веймар, где в те дни заседало Национальное собрание. Канарис и здесь должен был отстаивать план создания военизированных отрядов.
Едва лишь 6 февраля открылось Национальное собрание, как Канарис принялся убеждать депутатов. Он умел с бесподобной ловкостью преподносить свои аргументы даже самым сдержанным слушателям. Словно хамелеон, он обладал способностью приспосабливаться к любому собеседнику. «Он находил для каждого подобающий тон, — восхищался позднее один из товарищей Канариса, — свой для немецких националистов, свой — для независимых». Как следствие, парламентское большинство высказалось за создание отрядов самообороны.
Успех в Веймаре укрепил позиции Канариса. Для всех, кто стремился попасть в новую армию и кто хотел бы использовать ее в политических целях, Канарис стал ключевой фигурой.
Особенно обхаживали Канариса морские офицеры. Ведь он мог открыть им путь в военно-морские силы, создаваемые согласно Веймарской конституции. Дело в том, что с 15 февраля он служил в ведомстве военно-морского флота, которое через пару месяцев было переименовано в адмиралтейство, а затем стало главным командованием военно-морских сил. Канарис с первых часов участвовал в создании нового флота, хотя и не порывал с работой в штабе ГКСД.
В марте 1919 года вновь всплывает фигура контр-адмирала Адольфа фон Троты, духовного отца той самой флотской операции, что готовилась в октябре 1918 года и явилась причиной бунта. Вот он уже становится во главе адмиралтейства. Фанатичный приверженец Тирпица и убежденный монархист, он по-прежнему считал военно-морской флот «символом немецкой национальной силы». Тем временем Носке наконец разрешает Левенфельду создать морскую бригаду по примеру добровольческого корпуса. В нее вошли члены экипажа небольшого крейсера «Бреслау», морские офицеры, инженеры, унтер-офицеры, солдаты и матросы. Вскоре ее численность выросла до 1200 человек. Еще одну бригаду создает в Вильгельмсхафене капитан третьего ранга Герман Эрхардт.
Обе они были расквартированы в окрестности Берлина: власти боялись новых коммунистических выступлений.
Канарис счел необходимым наладить связь и с Левенфельдом, и с Эрхардтом. Так постепенно плелась сеть контактов и связей, так со временем Канарис стал одним из самых осведомленных людей в послевоенном Берлине.
Немногочисленные друзья, впрочем, выделяли еще его надежность и обязательность.
Вскоре Канарис доказал, что не раздумывая готов прийти на помощь друзьям. В апреле возникли трудности у Пабста. Началось следствие по делу об убийстве Либкнехта и Люксембург. Выявлялась зловещая роль в этом деле офицеров.
К досаде Пабста, командир дивизии, генерал-лейтенант фон Хофман, не посвященный в курс дела, на следующий день после убийства поручил дивизионному следователю Курцигу выяснить, что же все-таки произошло. В расследовании он предложил сотрудничать и представителям рабочих и солдатских советов. Советы направили в штаб своих заседателей, Вегемана и Руша. Курциг сразу заподозрил, что в официальной версии не все ладно. Он понял, что события развивались совсем не так, как было доложено о них в штаб дивизии.
Уже 16 января он велел задержать обер-лейте-нанта Фогеля, который некогда вез и не довез в тюрьму Розу Люксембург. Курциг обосновал арест так: «Имеются серьезные подозрения, что он не сделал все необходимое для защиты заключенных». По указанию следователя задержали и второго водителя: Хорста фон Пфлутк-Хартунга. Других виновных Курциг стал искать в штабе дивизии, и тут вмешался Пабст. Он подключил к делу второго следователя: как будто для того, чтобы «ускорить расследование».
На самом деле следователь Йорнс, бывший офицер колониальных войск в Африке, симпатизировал офицерам дивизии. Вскоре он начал жаловаться на якобы недопустимую суровость допросов, проводи-
мых Курцигом. 18 января он обратился к командиру дивизии Хофману с просьбой передать оба дела ему. Хофман согласился, Курцига отстранили от расследования. Теперь им занимался лишь Йорнс. Он сразу приказал освободить Фогеля и Пфлугк-Хартунга, а затем начал неторопливо изучать дела. В показаниях подозреваемых он, кажется, и не сомневался.
Так, он не стал допрашивать Фогеля, а обоих заседателей держал от расследования на таком расстоянии, что 15 февраля Вегеман и Руш сделали заявление: «Мы отказываемся участвовать в судебном разбирательстве, которое помогает уничтожить следы преступления...»
Теперь возмутилось правительство. Оно потребовало от Йорнса энергичных действий. Ему рекомендовали, например, допросить солдат, видевших, как спутники Фогеля бросили тело убитой в воду. Йорнс не мог дольше противиться. 18 февраля он допросил очевидцев, и тут уже Фогель сделал половинчатое признание. Да, он велел сбросить тело в воду. Да, он условился со своими товарищами сказать неправду.
20 февраля Йорнс распорядился снова арестовать обер-лейтенанта. Его отвели в Моабитскую тюрьму, до которой январской ночью он так и не добрался. Через 8—10 дней компанию ему составили и другие участники ночного расстрела.
Последним в камеру попал капитан Хайнц фон Пфлутк-Хартунг. К тому времени он помог скрыться стрелку Рунге, снабдив его деньгами и документами.
Заключенные жили вольготно. Они переговаривались друг с другом, согласовывали показания. Часовые пропускали к ним любых посетителей. Так что Канарис также навещал своего друга Хорста фон Пфлугк-Хартунга, чтобы, как он объяснял позднее, «обсудить с ним вопросы организации отрядов самообороны».