Поглотив все полицейские аппараты страны, Гейдрих решил объединить и все разведслужбы. Гестапо не потерпит, чтобы абвер и впредь задавал тон. Бороться со шпионажем — дело гестапо. Патциг стал защищать свое ведомство. Он обратился за помощью к Гитлеру, и тот своим приказом подтвердил:
-1?9-
военная разведка и контрразведка останутся обязанностью абвера.
Впрочем, Гейдрих постоянно вмешивается в дела абвера. Так, летом 1934 года он требует от Патцига перечень всех секретных военных заводов Германии. «Я отвечал ему, — вспоминает Патциг, — что такого списка у меня нет. Слишком опасно, если подобный документ попадет в чужие руки».
* * *
И вот 30 июня 1934 года, «ночь длинных ножей». Теперь самое время попробовать избавиться от Гей-дриха. Подавляя так называемый «мятеж Рема», Гейдрих шагнул далеко за рамки дозволенного ему Гит-лером и Герингом. В ту ночь гестаповцы расстреляли многих — совершенно невиновных — военных.
Офицеров абвера особенно возмутила расправа с бывшими их руководителями — Бредовом и Шлей-хером.
Группа офицеров во главе с Фриде, капитаном абвера из Дрездена, требует, чтобы Гейдриха убрали. Патциг уговаривает министра рейхсвера Блом-берга действовать решительно. Бломберг, заручившись поддержкой ряда министров, встречается с Гиммлером: Гейдриха надо увольнять. Гиммлер выпроваживает ретивого посетителя: это — всего лишь интрига одного офицера по фамилии Фриде, врага гестапо.
Бломберг вне себя. Он попомнит Патцигу, как впутывать его в темные истории, а от противников Гейдриха надо быстрее избавляться. Итак, с этого момента у Патцига испортились отношения с Блом-бергом. Министр советует ему наладить тесные связи с итальянскими спецслужбами. Патциг отвечает отказом: у итальянцев «отсталая» разведка и «доверять ей никак нельзя». Спорили они и о том, как действовать против Франции и Польши. Патциг хотел вести воздушную разведку, а Бломберг резко возражал, говоря, что Гитлер запретил ее.
В октябре 1934 года произошел окончательный разрыв. Бломберг узнает, что самолеты абвера, поднявшись на большую высоту, фотографировали французскую «линию Мажино». Министр в сердцах наорал на Патцига: «Мне не нужен шеф абвера, который устраивает такие эскапады!» Хотя командующий сухопутными войсками генерал барон фон Фрич тут же вступился за начальника абвера (ведь воздушная разведка проводилась по просьбе Фрича), министр был неумолим. Патциг должен уйти в отставку и назначить преемника.
Напоследок шеф абвера еще раз пытался предупредить своих товарищей и начальство, сказать им, насколько опасны гестапо и СС, но его не слушали. Министр рейхсвера резко оборвал его: «СС — организация фюрера!» Патцигу осталось лишь горько обронить: «Я сожалею, что фюрер не знает, какое стадо скотов он развел».
Его преемник — национал-социалист Канарис — также не слушал его предостережений. Напротив, он удивился, что Патциг не сумел ужиться с Гейд-рихом и его людьми. «Успокойтесь, — сказал новый шеф абвера, — я с этими юнцами разберусь».
ШЕФ АБВЕРА
ХОЧЕШЬ ЖИТЬ- УМЕЙ ВЕРТЕТЬСЯ
Новый шеф появился 2 января 1935 года ровно в 8 часов. Швейцар Галлмюллер— коренной берлинец, вот уже много лет охранявший двери в таинственном особняке № 72—76 по набережной Тирпи-ца, — вытянулся в струнку, когда мимо него проскользнул невысокий, рано поседевший мужчина в синем мундире морского офицера.
Пройдя мимо швейцара, капитан первого ранга Вильгельм Канарис оказался в запущенном, узком многоэтажном здании с темными извилистыми коридорами. Не спрашивая дорогу, он сразу направился к старенькому лифту. Новый руководитель отлично помнил, что некогда в этом доме с окнами на Ландверканал помещалось ведомство военно-морского флота. В нем сразу после первой мировой войны служил капитан-лейтенант Канарис.
Столь же хорошо ему были известны и соседние здания, куда можно было попасть по крытым пере-
ходам. В ближайшем из этих строений в свое время помещалась квартира министра рейхсвера, оттуда — по таким же переходам — можно было добраться до самого министерства. Бывшему адъютанту Носке частенько доводилось хаживать и туда.
Призраки прошлого обступали Канариса со всех сторон. На Ландверканале знакомые ему офицеры расправились с Розой Люксембург. В соседнем здании он мечтал, надеялся, разочаровывался в дни Капповского путча. А ведомство флота? Сколько с ним было связано надежд! Тогда, в 1919 году, он был молодым, бодрым, полным сил офицером. Прошел какой-то десяток лет, и жизнь загнала его в тупик: «капитан из Свинемюнде» уже и не надеялся когда-либо вернуться в Берлин...
И вот новый поворот судьбы, что он сулит? Новые надежды или новые разочарования? Канарис уже не испытывал особых иллюзий по поводу собственной одаренности. Ему просто повезло: фортуна снова подняла его на гребень волны... Ну а там будь что будет. Лучше все-таки быть здесь, чем прозябать в Свинемюнде...
тавил нам такое описание интерьера: «Письменный стол, обычный стол, несколько стульев, узкий платяной шкаф, умывальник и походная кровать— все как в казарме. Только, пожалуй, сейф говорил о том, что здесь работают с секретными документами. Правда, в кабинетах группенляйтеров (руководителей групп. — Авт.) появлялся некий намек на роскошь — одно или два изношенных кресла, а порой даже софа и радио».
В конце коридора располагались комнаты шефа: небольшая приемная, где Канариса уже поджидала его секретарша Вера Шверте, и собственно кабинет. Заглянув в него, Канарис ужаснулся: единственным его украшением остался балкон — всю мебель Пат-циг вывез.
Впрочем, вскоре прибыли грузчики, и в комнате появились кожаная софа, письменный стол, стол для заседаний, полки для бумаг, непременная походная кровать, кипы книг, настольная модель крейсера «Дрезден» и даже китайская безделушка — три бронзовые обезьяньи фигурки, которые символизировали главные доблести разведчика — умение слышать, видеть и молчать.
Настроение Канариса повысилось — можно сказать, обустроился, пора принимать гостей. И он попросил секретаря созвать руководителей групп и подгрупп — группенляйтеров и унтергруппеНляйтеров. Многие входили с некоторым смущением и даже опаской — прежнего шефа, ставшего жертвой интриг, почти все любили, а каким-то окажется новый?
Очевидцы вспоминали, что многие из них испытали шок при виде нового начальника. В кабинете, где еще недавно восседал бодрый, решительный Патциг, теперь сутуло поднялся им навстречу какой-то вялый, робкий человечек, говоривший чуть ли не шепотом.
Позднее они, конечно, пообвыкли, но все равно даже друг Канариса Хартмут Плаас считал необходимым предупреждать посетителей, впервые направляющихся к начальнику абвера: «С виду адмирал, конечно, неказист, зато ума— палата».
Да, Канарис поначалу казался человеком бесцветным, невзрачным. Вот что отметили своим наметанным глазом разведчики, явившиеся по приказу нового шефа: рост— 160 сантиметров; волосы— седые; лицо — обветренное, покрасневшее; брови — густые; взгляд — усталый, утомленный; фигура — худощавая, даже хрупкая; походка — штатская; китель — потертый, хотя и с Железным крестом I степени. Стиль поведения замкнутый; на вопросы чаще всего отвечает встречным вопросом; говорит тихо, иногда сбиваясь на шепот.
«В общем, по сравнению с бодрым, мускулистым капитаном Патцигом, — вспоминал бывший офицер абвера Герхард Хенке, — он показался нам слишком старым, изношенным человеком, чтобы занимать такую должность. Даже свою приветственную речь, отдававшую национал-социалистским душком, зачитал по бумажке».
Слушая отчеты о проведенной работе, он, казалось, с трудом удерживался от того, чтобы не зевать от скуки. А комментируя их, то и дело сбивался на национал-социалистские лозунги. Между тем в абвере не любили повторять эту пропагандистскую болтовню. Патциг — тот даже не скрывал, что ему новый режим не по нутру. И бывший шеф, конечно, не одобрил бы программу Канариса, который собирался поддерживать тесную связь с НСДАП, не ссориться ни с одним из органов этой коричневой партии и даже «по-товарищески сотрудничать» с гестапо.