Позднее будет установлено, что подброшенный документ — фальшивка. Мы же обратим внимание на другое. Отношения между фюрером и его начальником абвера стали очень доверительными. В дни тяжелых международных кризисов Канарис то и дело является к Гитлеру. Так, согласно регистрационной книге, с декабря 1935 года по март 1936 года они беседовали 17 раз.
Всего за год Канарис добрался до самых вершин власти. Он так тесно сближается с Гитлером, что даже поверхностному наблюдателю становится ясно: эти два человека прекрасно понимают друг друга. Когда товарищи недоверчиво возражали Ка-нарису, твердя, что Гитлер капризен, непредсказуем, он отвечал им: «С Гитлером можно говорить». Адмирал всерьез был уверен: «Он охотно выслушивает и даже соглашается, если ему правильно преподнести».
Были у них и общие черты, которые помогали им понимать друг друга. Оба не любили рутинную работу — изо дня в день, за письменным столом, с однообразными стопками документов. Обоих то и дело охватывал бродяжий дух: бросив все накопившиеся дела, они уезжали куда-нибудь в «служебную командировку» (если позволительно так выразиться о главе рейха). Наконец, у обоих по-настоящему не было ни личной жизни, ни семейной; они холодно относились к женщинам, напоминая каких-то бесполых существ.
Правда, одна из любимейших привычек обоих скорее разделяла их, чем объединяла: они были прирожденными мастерами мимикрии, хамелеонами в человеческой плоти. Их собеседникам часто казалось, что Гитлер или Канарис как никто другой понимает их. Хозяин абвера и хозяин рейха были гениальными артистами, с листа разыгрывавшими любую сложнейшую партию перед изумленным партнером, слушавшим их. Этот дар долго мешал им понять друг друга.
* * *
Но пока что мы живем 1936 годом. В ту пору оба они с восторгом относились друг к другу. Канарис не сомневается, что «строй мыслей Адольфа Гитлера пронизан духом солдатского братства: честью и чувством долга, мужеством, готовностью взяться за оружие, ринуться в бой, пожертвовать собой, умением вести за собой людей, чувствами товарищества и ответственности». Вожди национал-социалистов с неудовольствием наблюдают за их дружбой. Один из помощников Гейдриха, Бест, обмолвился: фюрер «проявил слабость», позволив Канарису играть такую важную роль.
Однако с такой же категоричностью можно сказать, что и Канарис стал жертвой гитлеровского культа, воцарившегося в стране. Он был очарован, ослеплен «коричневым Цезарем». Как и миллионы его соплеменников, его потрясла «всенародная любовь к фюреру» — массовые шествия, леса знамен, единодушие избирателей. Величественные картины праздников, собраний, манифестаций кружили голову даже таким трезвым наблюдателям, как адмирал. (Шеф абвера получил это звание в 1935 году.)
Однако от слов до действий — дистанция огромного размера. Ум Канариса подмечал противные ему черты в нацистской идеологии. Близкие к Канарису люди вспоминали, что в узком кругу он не раз произносил хлесткую формулу «коричневый большевизм». Но это скорее подчеркивает его политический консерватизм, ненависть ко всему «социалистическому», чем намекает на некое сопротивление или даже неповиновение нацистам. Канарис поклонялся не партии — Гитлеру. Тот казался и ему, и многим миллионам немцев человеком, стоящим «над партиями», в том числе и над НСДАП, казался общегосударственным, общенародным лидером. (Точно так же, заметим в скобках, в СССР судили о И. В. Сталине. Не случайно оба эти лидера столь интересовались друг другом и даже — судя по некоторым непроверенным сведениям — неоднократно встречались.) вождь, «вызывающий зависть всего остального мира». Немецкий народ устал от непрестанных смут, раздиравших республику, от неуверенности в завтрашнем дне, от нищеты, безденежья, от экономических неурядиц. Страх перед будущим пробудил в людях древние, первобытные инстинкты, он заставил их сбиться в толпу и окружить великого, могущественного вождя, единственного их спасителя. Его паства внимала ему и молилась на него.
И он оправдал их ожидания. С ходу была решена самая страшная проблема, мучившая немецкий народ, — безработица. Если в начале 1933 года 5 миллионов 600 тысяч немцев не имели работы, то через 5 лет уровень производства вырос вдвое. Доход на душу населения в 1933— 1938 годах увеличивается на 35 процентов. Валовой национальный продукт вырос с 59 миллиардов рейхсмарок в 1933 году до 105 миллиардов в 1938-м.
Поразительны социальные успехи нацистского режима. Улучшились условия труда; людям стали предоставлять квартиры; развернулось строительство спортивных сооружений; начинается повальное увлечение туризмом. Простым рабочим кажется, что с приходом Гитлера наступил золотой век.
Лишь немногие задумывались, какой ценой оплачены эти успехи: профсоюзы, по существу, были разогнаны; люди лишены всяких свобод; на рабочих местах внедрялся строгий контроль; ограничено было право свободного передвижения и повсеместного проживания; повсюду возникла фигура шпика, следящего за каждым поступком, за каждым сказанным словом. Жизнь стала лучше, но жить стали в тоталитарной стране.
Увлечены были вождем и представители правящих классов, которым не надо было продаваться фюреру за «гарантированную чечевичную похлебку». Этих людей увлекало строительство могучего государства, возрождение старых прусских традиций и экспансионистской идеологии, восстановление армии.
Так что Канарис не был исключением.
# # *
Даже государственный антисемитизм не встревожил общество. Немцы уже давно относились нетерпимо к евреям. Канарис, выросший в атмосфере «умеренного» антисемитизма, как и миллионы его соплеменников, повторял, что надо решить «еврейскую проблему». Некоторые бывшие нацисты даже утверждают, что именно он придумал «звезду Давида» — ту каинову печать, которой метили евреев в годы второй мировой войны.
Действительно, в 1935—1936 годах Канарис предложил помечать немецких евреев «звездой Давида» как граждан особого рода, живущих в Германии на правах иностранцев. Националист Канарис был твердо уверен, что Англии и Франции придется вернуть колонии, отнятые в 1919 году. Тогда— где-нибудь в одной из колоний — правительство выделит территорию, на которой и поселятся все немецкие евреи; там они создадут свое собственное национальное государство. Если же кто-то из евреев решит остаться в Германии, то пусть он носит «звезду Давида», показывая всем, что он — иностранец, гражданин другого государства, он— гость Германии. Подобной мерой идеалист Канарис, впрочем, хотел уберечь евреев от нападок со стороны фанатичных нацистских расистов.
Справедливости ради отметим, что Канарис был не единственным «защитником евреев» в нацистской верхушке. Некоторые другие вожди государства также считали, что лучше всего было бы переселить евреев в какую-нибудь другую страну. Так, в 1938 году Герман Геринг тайно обсуждает этот вопрос с британскими политиками, причем его доверенным лицом на этих переговорах является немецкий журналист Карл-Хайнц Абсхаген, впоследствии первый биограф Канариса. Нет, «защищая евреев и даруя им землю обетованную» где-нибудь в Германской Юго-Западной Африке, Канарис вовсе не шел наперекор остальным национал-социалистам; скорее, он озвучивал идею, мелькавшую в высших кругах и не чуждую самому фюреру.
Канарис, как и другие военные, постоянно действовал с оглядкой на фюрера. В кругах вермахта были убеждены, что надо проводить четкое различие между национал-социалистской партией и «общенародным политиком» Гитлером.
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн вспоминал, что в ту пору в армии «повсеместно считали», что «Гитлер ничего не знает о преступлениях своих людей, а если узнает, то наверняка не одобрит их». Так нарождалась бессмертная формула, и поныне греющая душу адептам национал-социализма: «Ах, если б Гитлер знал! (Ах, если б Ленин дожил! Ах, если бы Сталину доложили об этих безобразиях!)»