Гитлер умел держаться в стороне от своей партии. Он положил конец всяким социалистическим экспериментам партийцев; он не позволил превратить евангелическую церковь в национал-социалистскую (хотя сам же поначалу форсировал эти попытки); он запретил гестаповцам наводнять своими шпиками вермахт. Он действительно казался многим «государственным человеком», хотя интересовало его лишь одно: его личная власть. Все, что укрепляло ее, он считал полезным; все, что подрывало ее, — вредным. Иногда, впрочем, его стремления совпадали с интересами государства.
Вообще же Гитлер, будь он человеком откровенным, каждую свою речь мог заканчивать классической фразой: «После меня хоть потоп!» Его меньше всего интересовало, что будет со страной после того, как он расстанется с властью, и всеми своими делами он доказывал это. Нечто подобное потопу он, в конце концов, и накликал на свою отчизну.
* * *
Гитлер побаивался делить власть со своими подручными из НСДАП. Он годами обещал создать «тотальное государство», но, едва придя к власти, инстинктивно стал сопротивляться этому. Уже в 1933 году он совершает нечто не укладывающееся в рассудок «стопроцентного нациста»: не разрешает партии взять власть в свои руки! Да, НСДАП осталась единственной разрешенной партией в стране, но тотальной власти она не добилась. Партайгенос-се занимали государственные посты, партия же не допускалась к управлению государством!
Партия и государство, как ни обещал это Гитлер, так никогда и не слились. Да, он убеждал, что партия — это «носительница государственного мышления», но наивную «носительницу» он и на пушечный выстрел не подпускал к своим планам. Все он решал сам. Партии оставалось одобрять и поддерживать.
За партией же он зорко приглядывал. Он боролся с любой фрондой в ее рядах — подлинной и мнимой. Так, ведущие партайгеноссе подумывали, что хорошо бы создать «сенат старейшин», но у них так ничего и не получилось. Рейхсляйтеры — высшие партийные чиновники фашистской Германии— и гауляйтеры НСДАП решили проводить регулярные конференции, но Гитлер запретил и это.
Как только партия пыталась «урвать себе хоть кусочек власти», Гитлер «хлестал ее по рукам». Военные наблюдали за происходившими стычками и — о, простодушие! — убеждались, что Гитлер «был и остается общенародным политиком».
Действительность выглядела иначе.
# * *
Гитлер окружил себя группой близких соратников (Гиммлер, Геринг, Геббельс и другие), следя за тем, чтобы круг задач, стоящих перед ними, был очерчен очень расплывчато, чтобы их полномочия постоянно пересекались, чтобы они соперничали и мешали друг другу. Это, по мнению фюрера, гарантировало его от заговора ближайших сподвижников. Получилось не государство, а «плюралистический произвол высших иерархов», как сетовал идеолог СС Отто Олендорф.
Зато этот хаос, царивший в высших кругах страны, «дарвиновская» борьба иерархов за свое существование радовали генералов вермахта. Те не уставали подчеркивать свою преданность именно Гитлеру, только Гитлеру, одному лишь Гитлеру. Они пытались убедить фюрера, что во всех столкновениях и спорах между партией и вермахтом ему надо занимать сторону армии. Словно заклинание звучала фраза, которую любил повторять и Канарис: «Фюрер относится к своему вермахту так, как вермахт относится к нему». Высшие чины военного министерства постепенно уверовали, что между ними и Гитлером установились особые доверительные отношения.
Канариса считали самым интеллигентным руководителем отдела в министерстве, самым умелым тактиком. Его часто приглашали на обсуждение различных вопросов, волновавших верхушку вермахта. Канарис быстро убедился, что педантичный генерал-майор Вильгельм Кейтель, новый начальник управления вермахта, который в 1935 году сменил на этом посту Рейхенау, — никудышный дипломат, неспособный отстоять интересы военных в напряженной борьбе между Гитлером, партией и вермахтом.
Кейтель тоже чувствовал, что ему нужна помощь Канариса. В шефе абвера было многое, что недоставало генерал-майору: умение держаться, искусство убеждать, красноречие. Кейтель все больше полагался на советы, подсказки, доводы своего коллеги, хотя и признавал позднее, что Канарис остался для него тайной за семью печатями.
# * *
Кейтель и Бломберг ничуть не возражали против того, чтобы Канарис во время своих визитов в рейхсканцелярию отстаивал бы и интересы всего вермахта. Шеф абвера — частый гость в «высших сферах», его охотно здесь принимают. Канарис узнает, что Гитлер и Иоахим фон Риббентроп, главный советник фюрера по внешнеполитическим вопросам и посол по особым поручениям, интересуются странами Средиземноморья. Они ищут будущих союзников для Германии в борьбе за новый мировой порядок.
Канарис всегда считал, что в этом регионе у Германии есть два естественных союзника: Италия и
Испания. Он давно был уверен, что именно эти страны помогут Германии прорвать внешнеполитическую изоляцию. Еще политический ментор Канариса, Левенфельд, заявлял в 1926 году, что фашистская Италия могла бы стать партнером Германии, если бы Бенито Муссолини — «диктатор и откровенный борец с итальянской социал-демократией и еврейским масонством — не был бы врагом немецких демократов». Так же думал и Канарис.
Это совпадало с мнением фюрера, который еще в 1922 году отводил Италии центральную роль в немецкой реваншистской политике. По замыслу Гитлера, следует всячески поощрять имперские амбиции Италии в Средиземноморье, поскольку это вскоре приведет ее к открытому конфликту с Францией, задающей тон в этом регионе. Чтобы противостоять Франции, Италии понадобится помощь «сильной Германии». В свою очередь, Англия начнет заискивать перед сильной Германией и искать с ней партнерства. В результате Франция окажется в полной изоляции.
Конечно, это была лишь игра мысли. Действительность, как это зачастую бывает, выглядела иначе. Руководители Италии в ответ на протянутую Гитлером руку отнюдь не спешили подать свою. Германия стремилась аннексировать соседнюю обеим странам Австрию. Дуче резко возражал и даже пытался — во время встречи в Стрезе — сколотить антигитлеровский блок. Неудачей окончился и визит Гитлера к Муссолини. Отношения начали меняться лишь после нападения Италии на Абиссинию. Италии пришлось вести дипломатическую войну против англичан и французов, и тогда Муссолини потребовался сильный союзник. Гитлер предложил свою помощь, но дуче медлил.
Тут-то Канарис и помог своему фюреру. Он прибег к услугам людей, уже давно связанных с итальянскими фашистами. Собралась пестрая компания «агентов влияния»: профессор геополитики Карл Хаусхофер, Ульрих фон Хассель (в 20-е годы он был генеральным консулом в Барселоне и уже тогда ассистировал Канарису) и, наконец, упомянем бывшего майора Вальдемара Пабста, старого приятеля Ка-нариса, ставшего немецким послом в Риме, а также директором «Общества по изучению фашизма».
«Проводником немецких планов» Канарис выбрал полковника Марио Роатту, шефа Servizio Informazioni Militari (SIM) — так называлась секретная разведывательная служба итальянской армии. В сентябре 1935 года главы двух разведслужб впервые встретились в Мюнхене. Они оказались похожими друг на друга: оба одного возраста, очень скрытные, непонятные окружающим их людям. Кроме того, Ро-атта — отпрыск испанских евреев, изгнанных из Испании в XV веке, — разделял интерес Канариса к этой стране.
Итальянец явно обрадовался тому, что нашел среди педантичных немецких военных близкого себе человека. Он хорошо помнил его предшественника. В 1934 году Рим посетили надменный Конрад Патциг и полковник Карл Генрих фон Штюльпна-гель. Они открыто показывали своим итальянским коллегам, что у них «отсталая» разведка «и доверять ей никак нельзя».
Конечно, Канарис знал, что SIM, основанная еще в 1900 году, работает очень неэффективно: не хватает денег, персонала, умения; у нее мало было резидентов за границей. Именно эти слабости он и хотел использовать. Он предложил Роатте досье немецкой разведки на те страны, что интересовали итальянцев. В ответ глава SIM стал снабжать немцев данными по Балканам и Средиземноморью. Это был неплохой обмен: от венгерских коллег Канарис слышал, что итальянцы сумели разгадать военные коды некоторых Балканских стран.