В те дни был, возможно, только один способ избежать мясорубки: устранить Гитлера и его режим. Подполковник Остер даже попытался склонить Ка-нариса к организации военного путча. Однако шеф абвера, хотя и назначил 26 сентября 1938 года своего друга начальником нового отдела Z, ведающего офицерскими кадрами, финансами и правовыми вопросами, вовсе не горел желанием лично ввязываться в драку.
ственный квартал, захватить все основные узлы связи, парализовать СС и гестапо, арестовать Гитлера, объявить военную диктатуру... Однако от каких-либо конкретных шагов в этом направлении адмирал старательно уклоняется, взваливает все на Осте-ра и даже не желает слышать о подробностях его проработок.
А перед глазами обоих между тем маячит дата дня X— 27 сентября. В этот день Гитлер объявит войну, потому адмирал торопит фрондеров. Он говорит им: «Делайте!» Но что надо делать, как надо действовать? Этого старый путчист Канарис не объясняет. Он не стремится к главенству. Да это и невозможно, готов объяснить он. «Немыслимо, — сказал он как-то Францу Лидигу, своему давнему соратнику, — чтобы флотский играл ключевую роль в военном мятеже». Во главе должен быть генерал, этого, дескать, требует менталитет немецкой нации.
Однако генерал, на которого надеются путчисты— новый начальник генштаба Гальдер, — тоже расстроен бездействием шефа разведки. «С Канари-сом тяжело было беседовать, — вспоминал Гальдер. — Он был очень скуп в выражениях и изъяснялся намеками. Часто было трудно угадать, чего он добивается». Гальдер надеялся на поддержку Кана-риса, а тот отмалчивался. Правда, молчание адмирала с лихвой восполнял Остер.
согласие, он и сам в последние годы считал Гитлера «кровососом» и «преступником», который подрывает мораль и способен погубить немецкое государство. Тут же Остер начал сообщать, кто из руководителей армии поддержит заговор: генерал фон Виц-лебен, командующий III военным округом (Берлин); подчиненный ему генерал-майор граф фон Брок-дорф-Алефельдт, командир 23 дивизии, расквартированной в Потсдаме; полковник фон Хазе, командир 50-го пехотного полка (Ландсберг-на-Варте). Участвуют также Небе и Гелльдорф, так что полиция (исключая гестапо) не станет чинить никакого сопротивления.
Гальдер вызвал к себе Вицлебена, и тот— прямолинейный солдат и противник нацистов — подтвердил, что готов нанести удар, если начальник генштаба или командующий сухопутными войсками даст ему приказ. Тогда Гальдер поручил Остеру подготовить детальный план переворота и выбрать подходящую дату для выступления.
Впрочем, уже после первых бесед с Остером в новом начальнике генштаба — человеке, любящем точность и далеком от сантиментов, — зародилось подозрение, что подполковник не годится для того, чтобы устраивать путчи в таком «сверхполицейском» государстве, как «третий рейх». Когда-то в Мюнстере они уже служили вместе. С тех пор Остер мало изменился. Все такой же шумливый, беспечный.
К несходству темпераментов добавилась и разница во взглядах. Мятежники так и не могли договориться о том, когда лучше всего затевать переворот и как именно его проводить. Наконец, разразился скандал. Случился он на квартире Гальдера. «К моей досаде, — рассказывал генерал, — Остер, не уведомив меня, пришел переговорить ночью, причем с господином Гизевиусом».
План Гизевиуса показался генералу чистейшей авантюрой: не нужно ждать подходящего момента, надо просто ударить и захватить гестапо, СД и СС. В этих учреждениях можно найти много документов, обвиняющих режим в преступлениях. Бумаги оправдают действия военных. Общественность простит им путч.
Обрекать армию на такой риск Гальдер не хотел. Военных надо призывать к мятежу только тогда, когда Гитлер дискредитирует себя, когда все увидят, что он опасен для нации, когда офицеры отпрянут от фюрера. Случится же это в тот день, полагал Гальдер, когда гитлеровцы развяжут войну.
Больше разговаривать с Гизевиусом генерал не захотел, хотя тот в день путча собирался координировать действия полиции и военных. Итак, среди заговорщиков произошел раскол. Примирить их мог лишь Канарис. На него надеялся Гальдер, к тому же у адмирала была самая свежая информация о Судетском кризисе. Зная все детали событий, можно было угадать, когда начнется война, и упредить Гитлера.
И Канарис сообщал генералу о происходящем в Чехии, но часто делал это так расплывчато, что его трудно было понять. Откуда такая осторожность и нерешительность в самый важный момент? Врожденная робость? Или любовь к таинственным жестам, загадочным фразам? А быть может, он надеялся, что в последнюю минуту вступится Англия, Гитлер поумерит пыл и удастся обойтись без военного путча? Скорее всего, имели место все соображения. Плюс еще одно: Канарис попросту боялся ввязываться в операцию, могущую в случае неудачи стоить ему головы. Он был далеко уж не тот юный лейтенант, который мог под обстрелом противника прыгнуть в баркас и плыть наперекор волнам и судьбе.
ЗАГОВОР В ЗАГОВОРЕ
Итак, у главных заговорщиков недоставало самого важного, что требуется для успеха: уверенности в своих силах, умения идти напролом. Они полагались на обстоятельства, которые от них не зависели: на отношение Англии, поведение Гитлера. Вдобавок Гальдер— начальник генштаба— не имел права приказывать армии. Поднять армию мог лишь ее командующий, Браухич. Надо было ввести в курс дела и его, но Гальдер откладывал это до последней минуты.
Видя такую пассивность, другие заговорщики — и прежде всего Остер и Гизевиус— уверились, что Канарис и Гальдер несерьезно относятся к путчу. Полагаться же во всем на нерешительного Браухи-ча, который ни о чем еще и не подозревает, — это верх иллюзий. Не обойтись ли вообще без Гальдера?
Остер и Гизевиус наседают теперь на Вицлебена: не согласится ли он начать мятеж без приказа свыше? И он действительно готов сам спасти страну от Гитлера. Итак, зреет «заговор в заговоре». Общеармейское восстание превращается в мятеж одной, отдельно взятой воинской части. На квартире Остера конспираторы обговаривают последние детали. Генерал наберет отряд добровольцев. Под его началом они ворвутся в рейхсканцелярию и арестуют Гитлера.
Генерал раскланялся со своими товарищами по мятежу и покинул квартиру. Тут же неугомонные умы строят планы нового «заговора в заговоре», который надо утаить даже от Вицлебена. Суть его заключалась в следующем: не стоит арестовывать Гитлера, надо застрелить диктатора на месте. Пока Гитлер жив, он слишком опасен.
Остер скрыл новый замысел и от Канариса. Он знал, что адмирал не одобрит убийство Гитлера. Ему поведали лишь, что создается ударный отряд и для него нужно оружие. Канарис велел Гроскурту передать карабины и взрывчатку одному из заговорщиков, Хайнцу. Теперь и Гроскурт посвящен в тайные планы. Сотрудники его отдела входят в ударный отряд, который набирает Хайнц. 14 сентября Гроскурт встречает своего брата и его жену. «Вы можете молчать?» Оба кивают. «В эту ночь будет арестован Гитлер!»
# * *
Однако в Берхтесгаден неожиданно прилетел английский премьер Чемберлен. Главы правительств Франции и Англии, взволнованные восстанием в Судетах и античешской кампанией в немецких газетах, нашли, как им казалось, спасительный выход: надо созвать международную конференцию на самом высоком уровне и согласиться на требования Гитлера. Так затевался мюнхенский сговор, так подписывалась капитуляция.
Гитлер легко убедил старого премьера в своем миролюбии. Два политика согласились, что Судетскую область придется передать Германии. Чемберлен обещал уговорить и своих министров, и Прагу, и Париж.
Англия и Франция сразу покорились. Осталось сломить Прагу. 19 сентября их посланники появи-
-зоз-
лись у Бенеша: правительства наших стран, памятуя о том, что более половины населения Судетской области составляют немцы, рекомендуют, не прибегая к плебисциту, передать всю территорию под наблюдение международной комиссии. Весь мир померк для Эдуарда Бенеша. «Итак, — воскликнул он, — Чехословакию бросают на произвол судьбы!» Через два дня Прага приняла предложение «союзников».