Данные обвинения объявлялись руководством для дальнейшего производства расследований по делам всего состава Совета министров во главе с адмиралом Колчаком. При этом в преамбуле постановления не оговаривалась подведомственность следственной комиссии Ревкому. А это влечет за собой вопрос о смысловой нагрузке обвинительного документа: как следует понимать такой выпад, направленный непосредственно против местной советской власти, как подпункт б – «в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима»? Ведь считалось, что до установления «дореволюционного режима» в Сибири функционировала власть Советов некоего «пролетариата», «развращенного мелкобуржуазными привычками», которая ретировалась сразу же после первого военного столкновения с чехословаками. Получается – для Попова, Денике и Герштейна уравнивались две «павшие власти», что видно по отсутствующей просоветской оценке политической ситуации в Сибири. Отмечая «упразднение всех политических и социальных завоеваний революции», судя по всему, разработчики постановления имели в виду Февраль, но только не Октябрь 1917 г.
Тем не менее документ вошел в основу для судопроизводства. Во-первых, все перечисленные обвинения продублируются (в советской редакторской правке) обвинительным заключением и приговором. Во-вторых, пункт о «прямом руководительстве и соучастии» будет интерпретирован как «соучастие в преступной шайке». В-третьих, заданность констатирующей части прямым образом скажется на всем дальнейшем расследовании[296].
28 января официально сообщалось о разработанном плане по допросу Колчака и то, что по первым пяти вопросам он был уже допрошен. Публично обещано – фиксируемый двумя стенографистками окончательный текст допроса будет помещен в печати[297]. Ни в одном из 12 вопросов плана ведения допросов даже не упоминалось о «расстрелах коммунистов». Лишь 10-й пункт перечислял интересующие комиссию аспекты «деятельности Верховного правителя»:
«Перемены в системе управления и организация армии, кем были внесены или придуманы лично Вами? Урезание прав самоуправления, расширение прав администраций управл[ений] губ[ерниями] и т. д., создание гражданских контрразведок, охранок, расстрелы, сжигание деревень, заложничество, порки, с другой стороны, бездействие власти в отношении атаманов, военных властей, хищений, расхищение государственного достояния – ссудами, пособиями, пенсиями, синекурами, было ли все это системой привлечения сим к службе идее и какой?»
Из «выдающихся частных» случаев преступлений правительства ЧСК интересовали: разгон и расстрелы членов Учредительного собрания; подавление восстания в Омске в декабре 1918 г.; меры, принятые для подчинения Сибири Японии; переговоры об уступке частей территории США или Японии; признание военной и гражданской независимости Г.М. Семенова[298].
Все протоколы допросов Верховного правителя (за исключением 5-го от 27 января 1920 г.) заполнял лично Попов, 5-й – Денике. Во время допросов работали две стенографистки: С. Каминская и С.П. Дробышевская, которые расшифровку стенограмм и печатные работы осуществляли на дому. 17 марта из квартиры Дробышевской («самовольно уехавшей из Иркутска на Восток») Попову была доставлена разорванная часть стенограммы[299]. Видимо, всю дальнейшую техническую работу выполнила Каминская. Вот почему в примечаниях от редакции в книге «Допрос Колчака» отмечалось, что «некоторые места стенограммы и отдельные слова, не поддававшиеся прочтению, в подлиннике пропущены и на их месте поставлены многоточия»[300]. Каминская не везде смогла прочитать скоропись Дробышевской.
Форма снятия показаний «вопрос – ответ» подтверждается разорванной стенограммой, где подчеркнутые первые в ряду знаки указывают на собственные имя или фамилию. На одной из частей разорванного листа проставлено время 9.40. Стенограмма велась карандашом на линованной и нелинованной бумаге.
Необходимо отметить определенную «литературную обработку» показаний А.В. Колчака в ленинградском издании «Допроса» (это касается и берлинского 1923 г.)[301]. Начатая из-за чисто технического затруднения по расшифровке стенограммы, она получила дальнейшее продолжение уже в редакции Попова. На 24 марта 1920 г. было отпечатано на машинке четыре экземпляра стенограммы[302], причем 1-й на 131, 2-й – 133, 3-й – 225 и 4-й – 218 страницах. В первых двух все исправления и добавления выполнены и заверены Поповым. На основании каких документальных источников мог он править текст «протоколов»? Скорее всего, полагаясь на память, ведь во время допросов он занимался заполнением документов, вести при этом еще один «протокол» физически невозможно. Установлен и первоисточник, в соответствии с которым Константин Андреевич «приукрашивал» «кровавые заслуги» адмирала Колчака, – газетная публикация приказа от 3 апреля 1919 г. № 54[303]. В ней рассказывалось о расправе в Киянской и Степно-Баджевской волостях Енисейской губернии, когда селения обеих этих волостей были сожжены, а население подвергнуто поркам и расстрелам.
298
Проект сводки вопросов по допросу адмирала Колчака // Верховный правитель России: Документы и материалы следственного дела адмирала А.В. Колчака. С. 12–19.
299
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 2. Пакет с надписью «Изорванная стенограмма записи показаний Колчака».
301
Протоколы допроса адмирала А.В. Колчака Чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске, 21 января – 7 февраля 1920 г. // «Архив русской революции» под ред. И.В. Гессена. Репринтное переиздание. М., 1991. С. 177–321.