Этот друг юности Колчака – Дмитрий Филиппов, самый младший из шестерых детей вдовы губернского секретаря, харьковской помещицы. Из слов Колчака можно понять, что они познакомились ещё до поступления в училище. Скорее всего, так и было, ибо вдова имела жительство в здании Обуховской больницы.[25]
В Морском корпусе (училище) Колчак сильно переменился. По-видимому, начал взрослеть, появилось чувство ответственности, да и сама учёба стала осмысленным делом: ведь он учился там, где хотел, и тому, чему хотел. Они с Филипповым действительно выделялись на курсе своими успехами.
В 1944 году в нью-йоркском журнале «Морские записки» была опубликована статья «Выпуск Колчака». Её автор, контр-адмирал и известный в эмиграции писатель-маринист Дмитрий Никитин (псевдоним – Фокагитов), закончил Морской корпус на три года раньше Колчака, которого, несомненно, знал. Брат его Андрей, скончавшийся в 1944 году, учился вместе с Колчаком. И в упомянутой статье рассказ временами ведётся как бы от имени покойного брата (и скорее всего с его слов). К такому приёму вряд ли решился бы прибегнуть мемуарист, далёкий от литературы; профессиональному писателю это не казалось чем-то необычным или недопустимым. Вот этот рассказ.
«В третьей роте корпуса идёт вечернее приготовление уроков. Ярко горят керосиновые лампы, и за своими конторками, уставленными вдоль длинной комнаты… сидят кадеты и зубрят. Среди лёгкого, как шелест листьев, шума, неизбежного, когда несколько десятков людей занимаются наукой, до меня доносится чей-то негромкий, но необыкновенно отчётливо произносящий каждое слово, как бы отпечатывающий каждый отдельный слог голос: „Прежде всего ты должен найти в пятой таблице величину косинуса…“
Кадет среднего роста, стройный худощавый брюнет с необычным, южным типом лица и орлиным носом поучает подошедшего к нему высокого и плотного кадета. Тот смотрит на своего ментора с упованием… Ментор этот, один из первых кадет по классу, был как бы постоянной справочной книгой для его менее преуспевающих товарищей. Если что-нибудь было непонятно в математической задаче, выход один: «Надо Колчака спросить»…
Моя конторка в нескольких шагах от Колчака. Я смотрю на него и думаю: «Где я видал раньше подобное лицо, аскета с горбатым носом и горящими пламенем фанатизма глазами?» И вдруг вспомнил: это было на картинке, где был изображён Савонарола, произносящий одну из своих знаменитых речей».[26] Автор не без оснований указал на портретное сходство между Колчаком и знаменитым флорентийским проповедником, казнённым в 1498 году.
Кроме учёбы, воспитанники любого учебного заведения, а военного тем паче, оцениваются ещё с одной стороны – по поведению. И в этом отношении Колчак и Филиппов имели разные показатели.
Кадеты и гардемарины не всегда вели себя безупречно. Случалось, они разговаривали, пересмеивались и шалили в строю и на занятиях, спали после побудки, курили в ватерклозете, дерзко отвечали на замечания офицеров, писали на стенах нехорошие слова, а во время плавания оставляли вахту, ни у кого не спросясь, не выходили на аврал (особенно ночью), возвращались из города пьяными. И за всё это сидели под арестом. Каждый такой случай заносился в кондуитный журнал. Похождения некоторых личностей в этом журнале занимают несколько страниц. У других единственная страница так и осталась пустой.
За шесть лет учёбы у Колчака появилось четыре записи в кондуитном журнале. 10 сентября 1890 года он не сразу встал, когда вошёл начальник корпуса. Строгий арест на трое суток был наложен самим Арсеньевым. 22 февраля 1891 года Колчак опоздал в класс на 10 минут. 17 декабря того же года он громко разговаривал в спальне (наверно, с кем-то спорил) и не обратил внимания на замечание дежурного офицера – получил строгий выговор. А 29 мая 1892 года, почти в 18-летнем возрасте, вдруг расшалился во время занятий и был оставлен без обеда. Деятельность Филиппова описана в журнале гораздо подробней. Он часто шалил, как видно, ещё был и любителем поспать, а потому неоднократно опаздывал на утреннюю гимнастику.[27] Мальчик, видимо, был сибаритом и тем напоминал покойного отца, который не закончил университета, остался в малых чинах и преуспел только в создании большого семейства. Так что друзья были очень не похожи.
По окончании зимних занятий, после небольшого отпуска, все воспитанники, за исключением самых младших, отправлялись в плавание. Училище имело целую эскадру: фрегат «Князь Пожарский», корветы «Скобелев», «Боярин», «Баян» и миноноску № 47. Правда, такая эскадра мало кого могла устрашить. «Князь Пожарский», парусник с паровым двигателем, был спущен на воду ещё в 1867 году. Деревянный корвет «Боярин» был чистым парусником.
Колчак впервые вышел в море в 1890 году. 12 мая воспитанники прибыли в Кронштадт. Младших определили на «Князь Пожарский». На этом корабле поднял свой флаг командующий эскадрой контр-адмирал Ф. А. Геркен. (Вместе с Колчаком учился его сын Алексей, не отличавшийся успехами.) Кадетам, первый раз участвовавшим в плавании, ставилась задача: ознакомиться с жизнью и службой на корабле, получить общие сведения по морскому делу. Особое внимание обращалось на то, чтобы научить водить шлюпку под парусами. Это должно было развить глазомер, находчивость и отвагу.
Кадет, явившихся на борт корабля, встретил его командир, капитан 1-го ранга В. П. Мессер. Это был настоящий морской волк. Суть его приветственной речи можно было изложить в нескольких словах: все должны хорошо учиться, а кто не захочет, того я заставлю. Но командир по старой морской привычке украсил свою речь такими выразительными оборотами, которые многие кадеты слышали первый раз в жизни. Это было тем более в диковинку, что в корпусе офицеры изъяснялись с воспитанниками всегда подчёркнуто корректно.[28] Но на море свой язык – это кадеты сразу поняли.
Эскадра посетила Бьорк (ныне Приморск), Гельсингфорс (Хельсинки), Ревель (Таллин). Младшие воспитанники усиленно занимались на шлюпках. В конце июля состоялись общие для всех рот гребные и парусные гонки. Затем было произведено десантное учение. 6 августа отряд вернулся в Кронштадт.
Вряд ли первое плавание оставило у юного Колчака приятные воспоминания. Лето на Балтике выдалось холодным. Шли дожди, штормило. На «Князе Пожарском» во время спуска шлюпки одному из воспитанников канатом перебило четыре пальца. Другой воспитанник был уличён в воровстве – его тотчас же списали с фрегата, а потом исключили из училища.
Главное же, Колчак воочию увидел, с каким тяжёлым, изнурительным трудом связано морское дело. Даже адмирал Геркен в своём отчёте отмечал, что юноши подвергаются почти непосильной нагрузке. «Программы летних занятий воспитанников настолько обширны, – писал он, – что положительно воспитанники заняты по разным отраслям целый день и не имеют времени для отдыха. Такие усиленные занятия, не думаю, чтобы были полезны, беря во внимание то, что в продолжение зимы воспитанники тоже усиленно занимаются и от зимних занятий до кампании имеют отдыха не более 10–12 дней, а затем после кампании до зимних занятий их отпуск простирается не более 20 дней». Командующий также сообщал, что ежедневная одежда кадет и гардемарин, состоящая из фланелевых рубах и суконных брюк, так износилась, что её приходится чинить каждый день. В таком же виде и их сапоги.[29]
Наряду с этим воспитанники не могли не заметить, в каком приниженном положении находились матросы. С. С. Фабрицкий, товарищ Колчака по Морскому корпусу, вспоминал, что во флоте в те времена «царила ещё жестокость в обращении с подчинёнными, процветали линьки и рукоприкладство и шла беспрерывная, виртуозная ругань».[30]
28
Фабрицкий С. С. Из прошлого. Воспоминания флигель-адъютанта государя императора Николая П. Берлин, 1926. С. 18.