6. Летом того же года судно отправится вторично из устья Лены на Санникову Землю и увезет экспедицию домой, взяв на обратном пути, по возможности, новый курс по восточной стороне Новосибирских островов…»
Проект этот, как видно, проникнут непоколебимой уверенностью в том, что легендарная земля, якобы увиденная на горизонте русским промышленником Яковом Санниковым в 1811 году, существует и – более того – достижима если и не легко, то по крайней мере с разумными затратами и усилиями. Разделял ли эту убежденность начальника экспедиции лейтенант Колчак? В докладе, сделанном им в феврале 1903 года, Александр Васильевич высказывается довольно скептически: «Главная цель экспедиции состояла в обследовании части Ледовитого океана, расположенной к северу от Новосибирских островов. Вторая задача состояла в зимовке на Таймырском полуострове и обследовании этой наименее изученной арктической части Азиатского материка… Упомянутая выше часть Ледовитого океана, помимо полной необследованности, привлекала еще слухами о существовании каких-то земель, в разное время виденных промышленниками с Новосибирских островов. Слухи эти, появившиеся еще в начале прошлого столетия и распространенные промышленником Санниковым, несмотря на опровержение их лейтенантом Анжу в 1820-х годах… получили особенное значение после открытия экспедицией Де-Лонга в 1881 году острова Беннетта к северу от Новой Сибири и извещения барона Толля о сильных признаках гористой земли к северу от острова Котельного». Впрочем, сказано это было уже по окончании Русской Полярной Экспедиции, финал которой оказался трагическим…
Трудности начались с первых же шагов, хотя непреодолимыми они не были. Сравнивая плавание «Зари» с путешествиями Н.Норденшельда на яхте «Вега» (1879) и Ф.Нансена на шхуне «Фрам» (1893), Колчак писал впоследствии:
«Русская Полярная экспедиция барона Толля в 1900 г. встретила еще бóльшие препятствия; этот год был крайне неблагоприятен в смысле распространения льда, и яхта этой экспедиции “Заря” вынуждена была пробираться вплотную к совершенно не обследованным берегам западного Таймыра, встречая затруднения со стороны полного отсутствия гидрографических исследований [этих мест] не меньшие, чем от масс льда.
В том же самом месте, где в 1893 г. был остановлен неподвижным льдом “Фрам”, “Заря” встретила перемычку из сплошного льда и за поздним временем, которое ушло на вынужденные исследования неизвестных заливов и проливов, должна была стать на зимовку.
На второй год (1901 г.) “Заря” со вскрытием моря без особых затруднений обогнула мыс Челюскин и пересекла Сибирское море (сейчас принято название «море Лаптевых». – А.К.) к востоку от Таймырского полуострова по параллели гораздо севернее путей Норденшельда и Нансена».
Плавание «Зари» и две ее зимовки – 1900/1901 и 1901/1902 годов – прошли в интенсивной научной работе. Колчак «не только лучший офицер, но он также любовно предан своей гидрологии», – отмечал Толль. На карте Арктики появился остров Колчак, названный начальником экспедиции в память о заслугах Александра Васильевича (в советское время остров был переименован, а недавно ему было возвращено первоначальное название); здесь же заметим, что сам лейтенант во время своих полярных странствий окрестил другой остров и мыс именем своей невесты – Софии Федоровны Омировой, дожидавшейся его в Петербурге. Суровые испытания, далекие и рискованные походы на собачьих упряжках и пешком с целью топографической съемки, геологических, гляциологических и иных исследований, лишения и цинга (Колчака она, к счастью, миновала) были буднями Русской Полярной Экспедиции.
Но среди научных изысканий, прославивших Александра Васильевича, не забудем еще об одной исполнявшейся им миссии, которая может показаться неожиданной, но которая, очевидно, была исключительно важной как для отрезанной от всего мира горстки людей, так и для самого офицера. «По праздникам, обыкновенно через воскресенье, на нижней палубе совершалось перед завтраком богослужение, состоявшее из чтения и пения молитв, – рассказывает врач экспедиции В.Н.Катин-Ярцев. – За священника был лейтенант Колчак, а в его отсутствие – квартирмейстер Толстов». Понимать это буквально, конечно, не следует, мирянин не может в полной мере заменить рукоположенного иерея, но для политического ссыльного Катина-Ярцева были важны, наверное, не богослужебные тонкости, а глубокая религиозность и – более того – воцерковленность молодого офицера, о которой сын Колчака много лет спустя напишет как о «довольно строгом, даже аскетически-монашеском мировоззрении».