Довелось мичману как-то присутствовать и на диспуте «Общества офицеров флота» в Кронштадте. Он внимательно слушал, сопоставляя противоречивые точки зрения, записывая «рецепты» чуть ли не мгновенного возрождения флота. Галлер понимал, что это возрождение не может быть скорым: нужны миллионы рублей, необходимо обновить существующие и построить новые верфи, новые заводы и доки. С другой стороны, упущенное время не компенсировать ничем: Англия и Германия, Япония и Франция, Италия и даже Австро-Венгрия строят дредноуты. Что, если Германия, вступив в войну, бросит свой линейный флот против России? Остановить линкоры-дредноуты в устье Финского залива нечем. Значит, вероятен прорыв вражеской эскадры на восток, за меридиан реки Наровы, высадка десанта в Лужскую губу или на финляндский берег у самых подступов к столице империи… Такая угроза, даже только угроза, вынудит держать для обороны Петербурга многочисленную армию. Итак, на Балтике необходим мощный флот, который не допустит врага в Финский залив. И тогда Россия, отвлекая на себя часть германского флота, станет выгодным союзником для Англии. Ее значение в Антанте возрастет…
Необходимость восстановления флота хорошо понимали и новые его руководители, и в министерстве иностранных дел. Для получения необходимых ассигнований требовалось, однако, одобрение Государственной думы. Между тем еще недавно военный министр генерал А. Ф. Редигер заявил, что «флот представляет не элемент силы, а элемент государственной опасности. Требования государственной безопасности вынуждают флот раскассировать, оставив из его состава лишь совершенно здоровую и небольшую часть, состоящую из отборных элементов»[17]. С мнением Редигера, боявшегося участия флота в революции, солидаризировались и большинство членов комиссии под председательством великого князя Николая Николаевича, созданной специально для решения вопроса «что же делать с флотом». Неудивительно поэтому, что и пресловутый В. М. Пуришкевич, глава крайне правых в Государственной думе, заявил на заседании 24 мая 1908 года: «Каждый раз, когда отходит в плавание наша Черноморская эскадра, я боюсь, чтобы в ней не нашлось „Потемкина“, а на „Потемкине“ не оказалось бы Матюшенко»[18]. Сомневались «правые» в верности престолу и Балтийского флота. Депутаты «правых» заявляли в Думе, что давать деньги на строительство флота — значит «только увеличивать число бунтарей». Борьба за выделение средств на воссоздание флота шла в высших эшелонах власти империи. Пока же в МГШ решили, что не будет лишним доказать походами Балтийского отряда существование флота как военной силы, показать, что флот вновь стал опорой и защитником империи. Стремление подтвердить этот тезис — вот одна из причин длительного плавания «Славы» и других кораблей отряда в Атлантике и Средиземном море.
После Плимута — штормовой Бискайский залив. Атлантика встретила отряд восьмибалльным ветром, волной. Особо туго приходится крейсеру «Богатырь». Галлер, стоя на мостике, видит, как накатываются на него пенные валы. На мгновение ему кажется, что на поверхности остались лишь стеньги мачт. Галлер, однако, знает, что беспокоиться не следует, что в море, если наблюдаешь со своего корабля, всегда кажется худшим положение другого. И действительно, минута-другая, и на волнах вдруг вздыбливаются бак и носовая надстройка крейсера, дымят все три высокие трубы…
Несколько дней корабли отряда стояли на рейде испанского порта Виго. Галлер не съезжал вместе с другими офицерами, чтобы провести вечер в клубе «Тертулиа» за рулеткой. Еще в гимназии, прочитав «Игрока» Достоевского, поклялся себе не играть. И когда в первый раз оказался в Виго на «Герцоге Эдинбургском», позволил товарищам себя уговорить лишь взглянуть на «битву страстей». Галлеру куда приятнее ходить на двухмачтовом катере по бухте под парусом. Матросы его плутонга вначале были не очень-то рады, когда получали приказание готовить шлюпку к спуску. Но вскоре вошли во вкус: в Виго солнце грело, несмотря на осеннее время, катер скользил по подернутой рябью воде, мичман долго не подавал команды к повороту — галсы длинны… И матросы после первого настороженного молчания начинали переговариваться, шутить, забывая на время о тяжкой семилетней службе. Галлер молчал, попыхивая трубкой, незаметно посматривал на матросов. Лица живые, открытые, и разговоры указывают на острый ум и сметку, склонность к юмору. Он все больше убеждался, что на корабле то ли перед офицером, то ли кондуктором или сверхсрочником-унтер-офицером матросы напускают на себя некую придурковатость, выказывают слепую готовность исполнить все, что прикажет всезнающее начальство. А сами себе на уме… Но во время работ в башне или погребе — при каком-нибудь ремонте, требующем сметки и специальных знаний, матросы забывают об избранной роли (Галлер про себя называл это матросской «мимикрией»), начинают говорить толково и свободно и, если надо для дела, вступают и с ним, офицером, в вежливый спор.
17
Центральный государственный военно-исторический архив (далее ЦГВИА), ф. 400, оп. 290, д. 126022, л. 4.
18
Стенографические отчеты Государственной думы. Созыв III, Сессия I, Спб., 1907. Ч. 3, стб. 1388.