Миноносцы типа «Батум» водоизмещением 60 тонн и еще более крупные миноносцы позднейшей постройки (водоизмещением до 100 тонн) стали плавать с эскадрами, действуя вдали от своих баз.
Таким образом, если первоначально мина была лишь средством обороны собственных берегов, то постепенно она превратилась в мощное оружие наступления. И большая заслуга в этом превращении, бесспорно, принадлежит Макарову.
С переходом к паровому броненосному флоту в морских кругах сложилось мнение, что пожар, возникший на железном корабле, не может принять сколько-нибудь значительных размеров. Макаров настойчиво предупреждал против этого заблуждения, говоря, что всякий пожар, где бы он ни возник, а на море в особенности, представляет серьезную опасность, если заранее не принять необходимых противопожарных мер. В своей «Тактике» Макаров перечисляет эти меры, считая главной освобождение корабля перед боем от всех ненужных во время боя деревянных и других воспламеняющихся предметов.
Опыт морской войны текущего столетия, включая и вторую мировую войну, убеждает нас в том, что Макаров был прав, но его весьма ценные указания не были учтены ни в русском, ни в иностранных флотах. Из-за несоблюдения предложенных Макаровым мер русские корабли в Цусимском бою запылали как костры при первых же выстрелах неприятеля. По этой же причине совсем недавно, в конце 1942 года, во время боя между кораблями американского и японского флотов немалое число кораблей погибло от огня.
Касаясь будущего подводных лодок, появление которых привлекало всеобщее внимание, Макаров указывал, что с усовершенствованием двигателя район действий подводных лодок будет значительно расширен и что в морских войнах подводные лодки будут играть значительную роль, в особенности при всяких блокадах и вообще действиях у вражеских берегов. «Пока еще разработаны лодки в 100-200 тонн, которые на судно поднять нельзя, — писал Макаров, — …полагаю, что не представит больших затруднений разработать двенадцатитонную лодку, которая могла бы подыматься на боканцы. Таких лодок большие корабли могут иметь по две, и, следовательно, надо предусмотреть, что со временем подводные лодки могут принимать участие даже в сражениях на открытом море»123.
Таким образом, Макаров впервые высказал мысль не только о возможности транспортировки подводных лодок боевыми кораблями, но и, что более важно, об участии их в сражениях в открытом море. Иными словами, Макаров первый подал идею о возможности тактического взаимодействия подводных лодок с надводными кораблями. Характерно, что все эти высказывания Макарова относятся ко времени, когда использование подводных лодок не только в открытом море, но и для нужд береговой обороны считалось трудно осуществимой проблемой.
Полностью подтвердилось и предвидение Макарова об использовании подводных лодок с целью блокады и вообще для действий против побережья противника. Во вторую мировую войну англичане использовали подводные лодки для разведки при подготовке высадки десанта на побережье Франции и Италии. С той же целью были использованы подводные лодки японцами и американцами во время десантных операций на различных островах Тихого океана.
Когда 24 февраля 1904 года Макаров прибыл в Порт-Артур и вступил в командование Тихоокеанским флотом, он уже располагал сведениями о наличии у японцев подводных лодок.
15 марта Макаров отдал по эскадре следующий приказ: «В случае, если с какого-нибудь судна или миноносца будет усмотрена подводная лодка, надо тотчас же поворачиваться к ней носом или кормой, чтобы представлять меньшую цель для мины Уайтхеда, а если виден след лодки, то и продолжать поворачиваться, по мере ее движения».
Эта инструкция была первой в мире инструкцией по борьбе с подводными лодками.
Но Макаров отнюдь не считал, что борьба с вражескими подводными лодками должна ограничиться только обороной. Наряду с другими средствами он предлагал бороться с подводными лодками с помощью артиллерии и тарана. А когда в Балтийском флоте начали испытывать первую русскую подводную лодку современного типа, Макаров попросил срочно выслать ее в разобранном виде в Порт-Артур для участия в активных действиях против неприятеля. Но в морском министерстве эту просьбу расценили как очередное «сумасбродство» беспокойного адмирала и удовлетворить ее отказались.
Макаров был горячим сторонником практического применения радио на кораблях русского военно-морского флота. 30 июля 1902 года в газете «Русские ведомости» появилось даже сообщение о том, что главный командир Кронштадта С. О. Макаров разрабатывает проект организации на кораблях беспроволочного телеграфа. Однако этот проект Макарову осуществить не удалось: министерство не отпустило денег. Не дали денег Макарову даже на то, чтобы оборудовать радиоустановку на «Ермаке», хотя для этого требовались очень незначительные затраты.
Но Макаров упорно продолжал добиваться внедрения радио в практику русского военно-морского флота. Будучи назначен командующим Тихоокеанской эскадрой и находясь уже на пути в Порт-Артур, Степан Осипович 13 февраля 1904 года снова обратился с письмом к управляющему морским министерством, указывая на необходимость срочно установить на миноносных кораблях Тихоокеанской эскадры приборы беспроволочного телеграфирования, которые могли бы действовать на расстоянии не менее десяти миль. На этот раз в министерстве согласились с доводами Макарова. Морской технический комитет, учитывая, что на Дальнем Востоке начались военные действия, признал возможным немедленно приступить к изготовлению восемнадцати приборов для установки их на шестнадцати миноносцах и на крейсерах «Всадник» и «Гайдамак».
7 марта 1904 года, по прибытии в Порт-Артур, Макаров отдал приказ по эскадре, в котором подробно излагались способы использования радиоприемной аппаратуры кораблей для определения направления на противника. В приказе прямо говорилось, что «беспроволочный телеграф обнаруживает присутствие, а потому теперь же поставить телеграфирование это под контроль».
Мероприятия адмирала Макарова в области радиотелеграфной связи, осуществлявшиеся им полвека тому назад, способствовали тому, что вскоре на кораблях по радиосигналам научились не только узнавать о приближении противника, но подчас и расшифровывать его телеграммы.
Макаров хорошо знал военное наследство выдающегося русского полководца А. В. Суворова, внесшего ценнейший вклад в сокровищницу отечественной и мировой военной науки и доказавшего всему миру, что русская военно-теоретическая мысль не является пленницей иностранных влияний, что она оригинальна и вполне самобытна.
Влияние Суворова отразилось во многих положениях «Тактики» Макарова. Макаров указывал, что суворовские «три искусства» особенно необходимы для моряка. Глазомер — это хороший морской глаз, умение ориентироваться, ибо на войне моряк должен по отрывочным и зачастую неточным данным представить себе всю обстановку, чтобы быстро принять правильное решение.
Из суворовской системы обучения, считал Макаров, моряки могли бы почерпнуть для себя немало поучительного. Суворов хорошо понимал, что только маршировкой на плацу нельзя подготовить людей к войне, что еще в мирное время надо проводить маневры, которые возможно больше напоминали бы войну. Недаром Суворов говорил: «Тяжело в учении — легко в походе (то есть на войне); легко в учении — тяжело в походе».
Макаров понимал, что если от быстроты решений командира так много зависит в бою на сухопутном театре, то еще более необходимо это качество для моряка, ибо на корабле время считают часто секундами и долями секунды.
Макаров считал, что военный руководитель обязан знать военную историю не только своей страны, но и страны противника. Изучая военную деятельность английского адмирала Нельсона и полководческое искусство Наполеона, он дал им свою оригинальную характеристику.
Подобно своему предшественнику адмиралу Бутакову, Макаров был далек от раболепного преклонения перед иностранными авторитетами, как бы ни преклонялись перед ними консервативная часть офицеров флота и руководящие военные круги. Макаров подверг критике высказывания Мэхэна и Коломба и указал на беспочвенность теории «морской силы» первого и теории «господства на море» второго. Но эта критика Макарова носит несколько односторонний, классово ограниченный характер, он совершенно не касается идейно-политической основы воззрений Мэхэна и Коломба. Ошибкой Макарова является также то, что он рассматривал войну на море в отрыве от общественно-экономического и технического развития страны. Политической основой теории Мэхэна — Коломба является откровенное оправдание стремления американо-английского империализма к мировому господству. Эта сторона теории осталась вне поля зрения Макарова. Ее сугубо реакционная сущность была полностью разоблачена лишь в наше время. Что же касается военно-тактических положений этой теории — «вечных принципов» морского боя и достижения господства на море методом генерального сражения или блокады, то здесь Макаров, опровергая измышления зарубежных специалистов, делает ряд метких замечаний, которые дают право считать русского адмирала первым флотоводцем-ученым, давшим правильную критику ложной теории «владения морем». «Два авторитета по стратегии — Мэхэн и Коломб, — писал Макаров, — говорят, что главной целью флота во время войны должно быть командование морем. До сих пор это понималось таким образом, что флот, командующий морем, беспрепятственно и совершенно открыто в нем плавает, в то время как его разбитый противник не смеет показаться из своих портов. Так ли это будет в настоящее время? Инструкции, имеющиеся по сему предмету, советуют этому победоносному флоту избегать ночью встреч с миноносцами своего противника и потому скрывать тщательно свои огни и ходить хорошим ходом. Если победоносный флот этого не сделает на ночь, то несколько единиц из его состава будут уничтожены в первую же ночь и может быть столько же в последующую. Моряки отчасти помирились с этой ненормальностью, но если бы все это изложить перед посторонним человеком, то он был бы поражен. Он, вероятно, переспросил бы несколько раз, так ли он понял и действительно ли ему сказали, что грозный флот должен прятаться от остатков разбитого им неприятеля».
123
С. О. Макаров. Рассуждения по вопросам морской тактики. Военно-Морское издательство, М., 1943, стр. 407.